— С трудом, — признался я, — но будем уживаться, если хотим быть христианами. С точки зрения христианина, человек — это не нечто двуногое и без перьев… а идея…
— Идея? Как это?
Я объяснил путано:
— Человечность — это собрание всего лучшего, бесчеловечность — худшего. Потому хорошие тролли будут считаться человеками, а нехорошие…
— Троллями?
— Нет, — сказал я, — просто нечеловеками. Как и нехорошие люди. Все человечное будем лелеять, а бесчеловечное… ну, понятно, мы не совсем уж сладкие зайчики… Этот некромант точно мертв? Не поднимется?
— Ни в коем случае, — заверил он. — И никуда не денется, к сожалению, так что придумать что-то придется.
Я кивнул на женщин.
— А с ними?.. Если расскажут, нам несдобровать. Я христианский рыцарь, а все скажут, что продал душу черту!
— Дайте им еще вина, — посоветовал он. — Утром проснутся уверенные, что все приснилось. Причем, самое важное, всем будет сниться по-разному!
— Ого! Сделаешь?
Он произнес скромно:
— Это непросто, но я могу.
— Это дело, — сказал я. — Им одеться уже можно?
Он проговорил с сожалением:
— А это действительно нужно?
Я процедил сквозь зубы:
— Еще как! Я же не привидение!
— Ну, — сказал он нехотя, — пусть одеваются. Какой-то вы, сэр Ричард, слишком правильный.
— Правильный? — удивился я. — А меня тут некоторые обвиняют, что я весь и постоянно по бабам. А я уже и не помню, какие они… гм…
Вконец пьяные женщины не могли одеться, да и не хотели, одна все пыталась схватить Логирда и уверяла, что только с привидением еще не спала, пора бы лишиться девственности и с ним, другие начали петь похабные песни, две пустились в пляс, и Логирд зачарованно уставился на подпрыгивающие задницы и раскачивающиеся груди.
Доярка поспешно оделась, я перехватил ее укоряющий взор, в нем смиренное обвинение в подлом обмане, я вздохнул и сказал ей тихонько то, что обязан сказать в подобном случае мужчина:
— Это был всего лишь смотр… Чтоб все увидели, что ты — лучшая. Загляни ко мне вечерком в спальню? Я велю стражам пропустить.
Небо серое и набухшее, как вымя у давно не доенной коровы, воздух настолько влажный, что насекомые сперва летали совсем низко, а сейчас с намокшими крылышками уже и не пытаются подняться.
На всех башнях дворца гордо висят, как уши охотничьих собак, знамена с моим гербом, а еще их повесили и на городской стене по всему периметру. Глашатаи разъехались во все концы города с объявлением, что король Гиллеберд убит, а мощная группировка войск, что удерживала наступление вартгенцкой армии, сдалась на милость сэра Ричарда Завоевателя.
Сэр Вайтхолд распорядился послать гонцов в дальние земли Турнедо, а также к армии, что противостоит войскам Барбароссы и Найтингейла.
Я лично проинструктировал городских герольдов насчет того, что посягательств на чьи-то жизни не будет, просто сменилась династия, а также политика станет менее воинственной, а более… все поняли?
Они кивали и уверяли, что именно так и скажут. Я отпустил их, сам чувствую невероятное облегчение, хотя иногда и кольнет нечто с напоминанием, что убил благородного такого старика с седой головой и такой же бородой, но тут же другой голос кричит, что убил не старика, а монстра в обличье старика, и если не можешь этого понять, то иди коз пасти, а не пытайся править тем, что нахапал вольно или невольно.
Я велел уменьшить количество стражей во дворце, а тех, кто останется, переодеть в одежду прежних часовых: пышные красно-оранжевые одеяния, не стесняющие движений, а под них можно незаметно надевать кольчуги, хоть мелкоячеистые, хоть так называемые пластинчатые доспехи, что те же кольчуги, но пластинки идут внахлест, как рыбья чешуя.
Сэр Вайтхолд поморщился.
— Ваша светлость, — спросил он с укором, — это же одежда побежденных!
Я перекрестился и сказал благочестиво:
— Для Господа нашего все люди — его дети. А кто побежден… о том уже можно и забыть, сейчас это наши сограждане.
Он посмотрел, сперва слегка опешив, потом покрутил головой, на лице проступило непонятное выражение.
— Ваша светлость… Другому бы хватило на всю жизнь помнить, ликовать и праздновать, а вы уже эту победу оставляете за спиной?
Я сказал еще лицемернее:
— Господь велел не останавливаться, а крокодилить вперед и вперед, ибо для строительства Храма Небесного на земле и для живых ох как много еще работать…
Он поклонился.
— Да, ваша светлость!.. Но откуда набирать людей, чтобы удерживали власть на местах? Из Сен-Мари?
Я покачал головой.
— Какое Сен-Мари, там тоже все еще шатко, от любого ветерка может рухнуть. Из-за пиратов, Гандерсгейма и этого чертового Кейдана… Разве что из армландцев, что не пошли за мной в Сен-Мари? Это они туда не пошли, а сюда не придут, а прибегут со свирепой радостью и повизгиванием!..
Он подошел к окну, присмотрелся, я услышал бодрый стук колес, повозка явно полупустая, а сэр Вайтхолд обернулся ко мне со счастливой улыбкой на лице.
— Что, — спросил я с подозрением, — женщина приехала?
Он кивнул, с самым довольным видом потер руки, словно перещупал всех женщин во дворце и около, у него всегда такое выражение, в то время как вот сэр Клемент если и потирает когда ладони, то словно скатывает или соскребывает с них местную грязь.
— Ваша светлость!
— Да, сэр Вайхолд?
— Вам пора провести прием во дворце, — сообщил он с блестящими глазами и довольной рожей.
Я изумился.
— Вместо пира?
Он отшатнулся в праведном испуге.
— Как это вместо пира? Пир — это святое! Пир ничем заменить нельзя. Но вот после пира…
Я спросил в сомнении:
— Полагаете, уже пора?
Он кивнул, глаза заблестели еще больше, а рот пошел в стороны.
— Король убит, — объяснил он, — все это знают. И понимают, что освободилось много разных вакансий… Уже и так понаехали из ближних земель, а когда всем станет известно о гибели их короля, поспешат из остальных.
— А уже едут? В смысле, самцы, а не только женщины на разведку?
Он подтвердил:
— Как плотину прорвало, ваша светлость! Пока король был жив… то ли боялись, то ли верность все-таки блюли, но теперь ваш дворец не узнать.
Я спросил с недоверием:
— Что, так быстро?
Он пояснил: