– Ишь, какие швыдкие! Уже тут!
– Думаешь, они в ту же квартиру? – поглядел в окно Вениамин. – То есть там настолько плохи дела?
– Ничего, нас не запугаешь! – Валя схватила тяжеленький чемоданчик и ринулась в подъезд. Воздух, чудилось, посвистывал, разрезаемый ее мощным, тугим телом, в котором было как минимум девяносто кэгэ живого веса – и при этом, чудилось, ни грамма лишнего жира. И вся она была такая стремительная, проворная, яркая, свежая, ну в точности валькирия, какими их всегда представлял себе Вениамин. И не он один, судя по всему: высокий светловолосый парень в форме МЧС, стоявший на площадке пятого этажа с газовым резаком в руках, при виде Валентины сделал большие глаза и сказал:
– Ого! Откуда этакая Брунгильда?
Валентина смерила парня надменным взглядом, потом оценила его рост, ширину плеч и стать, и глаза ее вспыхнули зазывной улыбкой, но тотчас она заметила обручальное кольцо на его правой руке – и вновь приняла сугубо деловой вид (одним из правил, свято исповедуемых Валентиной, было: ни за что не иметь дела с «женатиками»!). Только теперь она взглянула на подоспевшего Белинского и сказала:
– Да, правда, наше место занято.
Веня, впрочем, и сам уже увидел снятую с петель железную дверь с номером пятьдесят один, причудливо намалеванным синей и белой красками. Именно в квартиру пятьдесят один этого дома по улице Ошарской и была вызвана бригада «Скорой». Позвонили соседи, обеспокоенные тем, что давно не видели восьмидесятипятилетнюю Анну Ивановну Федину, а сын ее на звонки дверь не открывает, ни с кем не желает общаться. Только по ночам выходит прогуляться вокруг дома. Но ночами к нему подходить страшно, ведь он не в себе с детства, как объяснили соседи, убежденные: что-то здесь нечисто...
Наверное, нечисто, если понадобилось дверь срезать с петель!
– Живы они там? – спросил Вениамин, и парень уклончиво пожал плечами:
– Да так, частично.
Готовясь к самому худшему, Белинский шагнул в коридор – и первое, что увидел в почти пустой комнате без занавесок, – это очень худой немолодой мужчина, который сидел спиной к двери. Сидел он перед мольбертом и сильно, резко прижимал к холсту то одну, то другую кисть, отчего все полотно было покрыто пятнами мрачно-коричневой и тускло-зеленой краски. В комнате не было никакой мебели, кроме старого, продавленного дивана с обивкой неопределенного цвета, колченого грязного стола, заваленного кистями, смятыми тюбиками, грязными тряпками и скомканными газетами, шаткого табурета, уже названного мольберта, явно самодельного, и развешанных тут и там, а также стоявших на полу холстов без рам. Все они были покрыты разноцветными пятнами, причем самого мрачного колера. Психиатр сказал бы, что художник находится в постоянно депрессивном состоянии, если выбирает только черные, коричневые, мрачно-зеленые тона. А впрочем, у нездоровой психики свои законы, в том же, что художник явно ненормальный, Вениамин перестал сомневаться еще раньше, чем вошел в соседнюю комнату, столь же убого обставленную, и увидел на диване труп. Очевидно, это и была Анна Ивановна Федина, о которой забеспокоились соседи.
«Долгонько же они сдерживали свое беспокойство! – изумился Вениамин. – Бабуля умерла не меньше чем месяца два назад!»
Сухая жара, царившая весь июнь и июль, сделала свое дело: старушка, бывшая небось и при жизни маленькой и худенькой, теперь вовсе иссохла и превратилась в некое подобие мумии. Это была очень аккуратная, аскетическая, можно сказать, картина смерти, и даже запах тления не осквернял ее.
– Святые мощи, – пробормотала стоявшая рядом Валентина и перекрестилась.
Вениамин невольно сделал то же самое и осмотрел труп, почти не сомневаясь, что смерть Анны Ивановны наступила от естественных причин: проще говоря, от старости. Да, похоже было, что сын не приложил руку к смерти матери, а возможно, даже и не заметил, как это произошло: во всяком случае, когда Вениамин попросил его зайти в эту комнату и удостоверить личность умершей, он натурально вытаращил глаза и вопросил:
– Мама, ты что здесь делаешь?!
И тут же отвернулся, ушел, сел к мольберту, мгновенно утратив всякий интерес к матери, а может быть, и вовсе позабыв о ней на очередные два месяца.
– Да, тяжкий случай, – пробормотал Вениамин и, поискав телефон в комнатах (такового не нашлось), достал из кармана свой сотовый и вызвал милицию, а также машину из морга. Звонок в «психушку» он решил отложить до приезда милиции. Наверное, им надо будет снять какой-то допрос с «художника», хотя вряд ли от этого будет толк.
– Жуть какая! – пробормотала Валентина, передернув налитыми плечами, и второй эмчээсник, высоченный, очень худой парень, с явным удовольствием засмотрелся на легкую рябь, пробежавшую по ее телу. Поскольку палец этого молодого человека не был обременен ювелирным изделием, Валентина отнеслась к его взору благосклонно. – Они ведь в одной квартире сколько времени провели, неужели этот тип ничего не чувствовал, никакого запаха? Неужели ему страшно не было?
– Э, сейчас народ пошел – его так просто не прошибешь! Просто-таки персонаж Сорогина! – солидно кивнул эмчээсник и блеснул глазом на Валентину, как бы ища одобрения. Валентина, впрочем, никак не среагировала на эти слова, продолжая демонстративно передергиваться, – однако Вениамин насторожился:
– Сорогин? А кто это?
– Писатель, – сделав ударение на «е», ответил парень, и Веня поразился выражению брезгливости, исказившей его черты. – Не читали? Ну что вы, это же сейчас пакость номер один в мире. Ужасную шумиху вокруг него подняли буквально на днях, какая-то организация выступила против его книг, издательство возмутилось... Я только один рассказ прочитал, и то не до конца – просто сил не хватило, но то, что мы видим здесь, – он кивком указал на дверь в соседнюю комнату, – это просто розовый сад по сравнению с его рассказами! Честное слово!
– Это не он про людоедов пишет? – спросил Веня. – Про Васю и Костю?
– Во-во, – с отвращением кивнул его собеседник. – А также про Петю и всех прочих. Специфика у него такая. Вообще ужас, ужас!
В эту минуту появилась милиция, и разговор пришлось прервать.
Лицо вошедшего оперативника показалось Вениамину знакомым, а в следующую минуту он узнал его: это был тот самый Капитонов, который не далее как позапрошлой ночью встретился с Веней на улице Минина, в квартире убитого незнакомца. У того незнакомца было несколько пачек сочинений Владимира Сорогина, «пакости номер один в мире»...
Что характерно, Капитонов тоже мгновенно узнал Белинского и нахмурился: