Вара прошла мимо меня, виляя круглым задом и цокая невысокими каблучками туфелек по каменному полу. Плюхнулась боком на стол, так что и без того не длинное синее платье совсем уехало вверх, открыв крепкое белокожее бедро, а стол жалобно скрипнул. Хорошенькая она, не возразишь, но не пушинка. Килограммов семьдесят в этой не слишком высокой девушке имеется. Она нагнулась вперёд, опёршись пухлыми ладошками на столешницу и давая возможность мне заглянуть в вырез платья. Я возможностью воспользовался: у гном всегда есть на что там глянуть. Плоскогрудых среди них отродясь не было. И на Варе природа не отдыхала — грудь такая, что ладони зачесались.
— Ну, говори, что привёз? — спросила она меня.
— Динамит, в шашках по… пять целых и четыре десятых унции, — прикинул я в уме вес двухсотграммовой шашки. — Слушай, когда вы наконец в граммах с килограммами считать начнёте?
— Когда мы помрём и новые заветы предков напишем. Лет через пятьсот заходи, — отрезала она. — Сколько за динамит хочешь?
Я бы лучше с самим Дарри Рыжим торговался, вот ей-богу. Вара мало того что во всех ценах дока — она от безделья и сексуальной неудовлетворённости торгуется так, как будто от этого её жизнь зависит. Хоть бы трахнул её кто-то.
— Динамита шесть ящиков, в каждом ящике по сто шашек. Рубль золотом за шашку, десять процентов скидки за опт, значит… — Я сделал вид, что считаю в уме, хотя давно все сосчитал: —…Значит, пятьсот сорок золотом.
Она даже не отреагировала на моё заявление, ожидая следующей цены.
— Хорошо, пятьсот за всё, — соскочил я ещё ниже.
А то она не знает, что я наверняка не больше двух сотен за всё заплатил. А я и не платил, я эти ящики в качестве премии с одного строительных дел мастера взял, которому за истребление выворотня больше заплатить нечем было. А за выворотня я взял бы с полста, не больше. Тупая это тварь, и возни с ней не так много.
— Триста. Тут тебе и прибыль, и доставка, — соизволила ответить она.
Ну, пошёл торг. А мне деньги нужны. Мне Пантелея ловить, а сколько его ловить придётся — сами боги не ведают. Поэтому я мысленно благословился и присел рядом с ней на край стола, вздохнул. Кстати, пахнет от неё приятно, мылом и чем-то вроде трав луговых. Духи такие, что ли? Для гномов слишком изящный запах: они любят что послаще да погуще. Максималисты, так сказать. Наверняка что-то от эльфов.
— Ну какие триста? — мягко сказал я, придвинувшись. — Мне же закон не позволяет торговать динамитом: головой рисковал, когда к вам вёз. Пятьсот — хорошая цена, с учётом риска.
Она не отстранилась, а, наоборот, прижалась к моей ноге крепким бедром. Вздохнула немного неровно.
— Ну так и вези обратно, если лицензии нет, — при этом неуступчиво заявила гнома. — Мы на торге вскоре по семьдесят пять за ящик купим совершенно легально.
Моя ладонь накрыла её мягкую детскую ладошку, Вара не отстранилась.
— До торга вам ещё полтора месяца ждать, а Дарри месяц назад жаловался, что динамит закончился, нечем новый зал заканчивать. Кирками колотите да клиньями.
— Ну и что? — сказала она, и её ладонь заскользила мне по руке вверх, к плечу. — От сотворения мира так колотили, и спешки с этим залом нет. Подождём. Четыреста дам за всё, как на торге, считай.
Четыреста уже неплохо, но вроде быстро она уступила. Торгуемся дальше. Я обнял её за плечи, прижал к себе, шепнул:
— Пятьсот за всё тоже нормально, соглашайся.
Она сразу ослабла телесно, голову к поцелую закинула, успев прошептать, правда:
— От пяти сотен у тебя рожа треснет. Четыреста десять.
Я впился поцелуем в её пухлые тёплые губы, рука оттянула эластичный вырез синего платья. Крепкая крупная грудь с твёрдым соском заполнила ладонь.
— Четыреста девяносто, — скорее прошевелил я губами, нежели прошептал.
— Четыреста пятнадцать, — простонала она и обняла меня так, что рёбра треснули.
Я схватил её за плечи, отвернул к столу, нагнул. Она с готовностью склонилась, прогнув спину. Схватил за подол платья, закинул его вверх. Опа, бельё она забыла надеть. Наверное, тоже торговаться готовилась. Моему взору предстали две круглые, крепкие и отличной, кстати, формы ягодицы. Потрясающая попа! И талия тонкая, мускулистая. Я вцепился руками сразу в обе и поразился — крепкие такие, что не ущипнуть. И ножки под ними хоть и не длинные, зато очень аккуратные и стройные.
В тишине послышался лязг пряжки моего ремня, она чуть вздрогнула и прогнулась сильнее, будто поторапливая. Затем, видимо, чтобы я шевелился быстрее, чуть не крикнула:
— Четыреста двадцать! Да что ты там копаешься?
Охнула, когда я вошёл в неё, горячую, как печка, и влажную, как океан. Сильно подалась назад, прижимаясь задом к моему животу, задвигалась ритмично.
— Золотая моя, какие четыреста двадцать? Четыреста восемьдесят, и ни копейкой меньше, — скороговоркой сказал я, стараясь попасть словами в такт движению.
— Обола ломаного сверху четырёхсот двадцати не дам! Ой! — вскрикнула она, когда я толкнулся глубже и резче.
— Четыреста восемьдесят!
— Четыреста двадцать пять! — выдохнула она со стоном.
Росточком она всё же невелика, куда-то я ей совсем глубоко попадаю. Говорят, что у гномов мужское достоинство длины невероятной. Это брехня, я с Дарри Рыжим и его родственниками сто раз в бане был. Вот с толщиной у них да — как они сами, всё у них комплекцией, а по длине мы опережаем.
— Не торгуйся! Соглашайся. Четыреста восемьдесят отличная цена, — горячо зашептал я ей в ухо, почти прижавшись к нему губами и слегка укусив.
Она зашевелилась ещё энергичней, чуть не сбрасывая меня с себя, прошептала так же тихо:
— Четыреста тридцать не хуже цена. И звучит красивей. Сам соглашайся, не дам больше.
— Дашь.
— Не дам.
— Уже дала.
— Дала и дала. И ещё дам. А цену не подниму, — почти простонала Вара, вцепившись руками в какое-то бронзовое пресс-папье на столе.
— И ещё давай! — приналёг я ещё сильнее. — Четыреста семьдесят!
— Четыреста сорок! — крикнула она, отшвырнув тяжеленную бронзовую фигурку от себя. Та со звоном упала на каменный пол, покатилась. От резкого движения лежащей лицом вниз договаривающейся стороны со стола посыпались бумаги, разъехавшись белым веером по камню.
Я обхватил её за бёдра, чуть приподнял. Нет, не пушинка. Навалился, вдавил её бедрами в край столешницы, покрытой зелёной кожей.
— Четыреста пятьдесят. И следующие возьмёте по столько же.
— Чёрта тебе каменного, следующие. Заново договариваться будешь. Стараться! А-ах! О-о-ой! Четыреста пятьдесят! Согласна-а-а! Дава-а-ай! Дава-а-ай! Дава-а-ай!
Опять что-то с грохотом посыпалось со стола, сдвинувшись от тряски к самому краю.