Я попробую объяснить, как сумею, взгляды на магию жителей Фондры и Элмаса, а также точку зрения гномов.
Все – и эльфы, и гномы, и люди – верят в Единого, некую великую силу, поместившую нас в этот мир, наблюдающую за нами, пока мы здесь, и встречающую нас, когда мы покидаем его. Но, однако, каждый народ представляет себе Единого по-своему.
Основное в вере гномов – утверждение, что все гномы пребывают в Едином и Единый присутствует во всех гномах. Таким образом, ущерб, нанесенный одному гному, наносится, тем самым всем гномам а, следовательно, Единому. Поэтому гном не может умышленно убить или обмануть другого гнома. (Конечно, потасовка в таверне – не в счет. Хороший удар в челюсть обычно считается полезным для здоровья.)
В древности гномы верили, что Единый интересуется главным образом нами. Что же касается эльфов и людей, если они действительно были созданы Единым (некоторые придерживались мнения, что они само зародились, как поганки), то это, наверно, была случайность, или они задумывались как сила, противопоставленная Единому.
Но, однако, долгие циклы сосуществования научили нас принимать друг друга. Мы знаем, что Единый заботится обо всех нас (хотя некоторые старики до сих пор утверждают, что гномов Единый любит, а эльфов и людей только терпит).
Люди верят, что Единый правит всем, но что его можно обмануть и задобрить, как любого вождя фондрян. Вот поэтому люди вечно пристают к Единому с просьбами и требованиями. Также люди верят, что у Единого есть мелкие духи для выполнения задач, которые слишком малы для Него самого. (Это так по-человечески!) На этих мелких духов люди и воздействуют при помощи своей магии. Фондряне бывают, ужасно довольны, когда им удаётся ускорить смену времен года, вызвать ветер, дождь или разжечь огонь
Жители Элмаса придерживаются гораздо более умеренных взглядов на Единого. По их представлению, Единый некогда придал движение этому миру и теперь сидит и снисходительно наблюдает за ним – как за яркими, блестящими игрушками, которыми Сабия забавлялась в детстве. И к магии эльфы относятся не как к чему-то духовному и вызывающему благоговение, а как к развлечению или как к приспособлению, помогающему в работе.
Хота Элэйк было всего шестнадцать лет (по нашим меркам – сущее дитя, но люди взрослеют быстро), но она уже считалась опытной колдуньей, и я знала, что самым заветным желанием ее матери было передать дочери руководство ковеном.
Мы с Девоном смотрели, как Элэйк встала перед алтарем, который она соорудила в пустом трюме на второй палубе. Надо сказать, что на нее было приятно смотреть.
Элэйк высокого роста и хорошо сложена, (Между прочим, я никогда не завидовала людям из-за их роста.) Старая гномья поговорка гласит: «Длинный, как палка, легкий, как щепка». Но должна заметить, что Элэйк очень изящно двигается. Кожа у нее эбеновая. Ее черные волосы заплетены во множество косичек, ниспадающих на спину, и каждая косичка заканчивается синей или оранжевой бусиной – это цвета ее племени. Если она не подбирает свои косички, то при ходьбе бусины звенят друг о друга, как сотни маленьких колокольчиков.
Она была одета, по обычаям фондры, в сине-оранжевый кусок ткани, обернутый вокруг тела (только фондряне умеют так заворачиваться). Свободный конец был наброшен на правое плечо (это указывало, что она не замужем – замужние женщины крепят его на левом плече).
Ее руки украшали серебряные церемониальные браслеты, в ушах висели серебряные колокольчики.
– Я никогда не видела, чтобы ты носила эти браслеты, Элэйк, – сказала я, чтобы нарушить тишину, которая стала совсем уж гнетущей. – Это твои или твоей матери? Или это подарок?
К моему удивлению, Элэйк, которая всегда любила хвастать новыми драгоценностями, отвернулась, ничего не ответив.
Я подумала, что она просто не расслышала.
– Элэйк, я спросила…
Девон двинул меня локтем в бок.
– Тсс! Не говори ничего о ее драгоценностях!
– Это еще почему? – раздраженно прошептала я. Честно говоря, мне уже надоело ходить на цыпочках и опасаться задеть кого-нибудь.
– Она надела свои погребальные украшения, – пояснил Девон.
Я была потрясена. Конечно, я слышала об этом обычае. Новорожденной девочке на Фондре дарят серебряные браслеты и серьги, чтобы она надела их на свадьбу, а потом передала своей дочери. Но если девушка умирает до свадьбы, то эти украшения надевают на нее, прежде чем отправить по волнам Доброго моря, чтобы она соединилась с Единым.
Я почувствовала себя скверно и попыталась сказать что-нибудь, чтобы загладить неловкость, но поняла, что слова тут не помогут. Поэтому я просто села и попыталась проявить интерес к тому, что делает Элэйк.
Девон сел рядом со мной. Мебель на корабле была рассчитана на гномов Я посмотрела, как он устраивается на низеньком табурете, и на его коленки, торчащие в разные стороны, и мне стало неловко перед эльфом.
Элэйк бесконечно долго раскладывала предметы на алтаре, останавливаясь над каждым, чтобы помолиться.
– Если все люди так же молятся по поводу каждой мелочи, то боюсь, Единый давно уже заснул! – Я сказала это безо всякой задней мысли, но Элэйк услышала и укоризненно посмотрела на меня.
Я сочла за лучшее сменить тему, и, взглянув на Девона, облаченного в наряд Сабии, решила спросить о том, что уже давно интересовало меня.
– Как ты ухитрился уговорить Сабию позволить тебе занять ее место?
Конечно же, об этом тоже не стоило говорить. Девон, только что выглядевший почти веселым, сразу погрустнел и отвернулся. Элэйк обернулась и проворно ущипнула меня.
– Не смей напоминать ему об этом!
– Ну конечно! – проворчала я, потеряв терпение. – Я не должна говорить Элэйк про ее украшения. Я не должна говорить Девону про Сабию, несмотря на то, что он носит ее одежду и выглядит в платье просто по-дурацки. Ладно, если вы оба забыли, то я вам напоминаю, что это и мои похороны, и что Сабия была и моей подругой тоже. И не надо изображать, будто у нас праздничное путешествие. Все равно это не так. У нас, гномов, говорится: не стоит глотать свои слова – это портит пищеварение.
Элэйк изумленно уставилась на меня. Девон изобразил какое-то подобие улыбки.
– Ты права, Грюндли, – признал он, не отрывая печального взгляда от разукрашенного лентами, цветами и кружевами платья. Мужчины у эльфов почти такие ж хрупкие, как женщины, но они шире в плечах, и я заметила, что кое-где платье норовит разойтись по швам. – Мы должны говорить о Сабии. Я хотел говорить о ней, но боялся причинить вам боль.
Элэйк порывисто схватила Девона за руки.
– Я горжусь тобой, друг мой, горжусь твоим мужеством и самоотверженностью! Я не знаю мужчины, который был бы более достоин уважения!
От людей нечасто можно услышать такие похвалы. Девон был тронут. Он покраснел и покачал головой.
– Это был всего лишь мой эгоизм, – тихо сказал он. – Как бы я жил, зная, что она умерла… и зная, как она умерла. Мне будет нетрудно умереть, если я буду знать, что она в безопасности.