– А ко мне зачем пришел? – перебила ведьма.
– Я думал… Что это означает?
– Ты думал! Чистоплюй проклятый! Что ж ты не побежал в церковь спросить совета у Твоего? Побейся лбом об пол – авось поможет!..
– Да замолчишь ты, карга старая?! – взвизгнул священник. И тут же притих, опомнился. – Скажи, что мне с этим делать?
– Ничего. Забудь. Живи как жил. А не можешь – сходи в лабораторию.
Непростое слово «лаборатория» доконало священника, известного отнюдь не крепкими нервами. Он заметался, будто крыса, угодившая в крысоловку. Но в отличие от крысы у него пока еще был выход. Клочок чужой кожи жег ему руку, оставаясь холодным. Искушение было велико – почти столь же велико, как его страх.
– Скажи, – просипел он. – Это то, что я думаю? Значит, началось?
– Да, – сказала ведьма. – С тобой или без тебя, но началось.
Гнус отправился на кладбище днем позже. Жирняга знал это совершенно точно, потому что организовывал похороны за счет городской управы. Желающих проводить бывшего помощника Начальника в последний путь нашлось немного. За дрогами, переделанными из фургона с непонятной, но имевшей апокалиптический оттенок надписью по борту «Всегда кока-кола!», шли люди Заблуды и несколько мелких чинуш из управы и суда, которых отрядил Жирняга. Потом к процессии пристроился юродивый. Послали за священником. На кладбище тот проскулил заупокойную молитву. Жирняга стоял совсем близко от ямы и видел все.
В гробу Гнус выглядел на удивление неплохо – особенно если учесть, ЧТО с ним сделали. Некровизажист Зайцев поработал и за страх, и за совесть: Гнус казался просто прилегшим отдохнуть, причем ненадолго. Ни тени предсмертного ужаса не осталось на подкрашенном лице. Но взгляд Жирняги невольно цеплялся за впадину на левой стороне груди покойного – впадину, над которой провисала ткань рубашки.
Жирнягу вдруг заинтересовал вопрос: а куда, собственно, подевалось сердце, если его не вложили обратно? Кто его взял? Что с ним сталось? Может быть, его зарыли в землю? Бросили на съедение собакам? Высушили и растолкли в порошок? Вполне вероятно. Значит, ведьма?..
Обратившись мыслями к ведьме, Жирняга успокоился. Полина целиком попадала в категорию «привычное необъяснимое», что было гораздо лучше, чем явления из разряда «объяснимое непривычное».
А потом священнику вдруг стало плохо. До этого он был бледен, а тут прямо-таки позеленел, покачнулся и чуть было не повалился на гроб.
Жирняга улыбнулся. Гнусу определенно не везло. Мало того что вынули насос, так еще и облюют напоследок… Председателю городской управы показалось, что за спиной священника мелькнул юродивый: то ли дурачок схватил его за рясу, то ли, наоборот, подтолкнул к могиле.
Руки священника невольно шарили в гробу. Покойник зашевелился. Его голова сдвинулась набок, а рот слегка приоткрылся. Блеснул остекленевший глаз. Гнус подмигнул Жирняге. Толстяк чуть не хлопнулся в обморок…
Смеялись все, включая Начальника. Потом люди Заблуды оттащили незадачливого священника в сторону. Было ясно, что тот долго не протянет. С другой стороны, а на кой черт он вообще нужен?!
Гроб закрыли, опустили в яму, нагромоздили сверху кучу тяжелой сырой земли и воткнули в нее крест – по традиции, а не потому что Гнус был религиозен (по правде говоря, при жизни тот не имел даже понятия о всякой заоблачной хрени). В общем, зарыли основательно. Все это не было сном. Значит, сон, вероятно, снился Жирняге сейчас? И время было подходящее – около часу ночи…
* * *
Началось с того, что кто-то поскребся в окно его спальни. В последнее время Жирняга спал чутко. Он вскинулся на кровати и часто задышал. Позвать телохранителей не решился – те и так давно сделали из него посмешище… Луна прыгала в тучах, как рыба в волнах, и от того уродливые тени скользили за окном.
Затемнение… Снова этот звук… Да, вот именно: вжик-вжик по стеклу. Что-то твердое… Ветка? На пятьдесят шагов вокруг дома Председателя были вырублены даже кусты… Собака, лиса? Жирняга был не силен в зоологии. Мясо он предпочитал в виде котлеток… «Уволю дармоедов!» – подумал он о телохранителях.
Звук стал громче и настойчивее. Ничего не знавший о страусах Жирняга инстинктивно избрал страусиную тактику, спрятался под одеяло с головой и стал потеть. Пот был нехороший – холодный и липкий, как никогда… Звук проникал сквозь ватную преграду и вливался Жирняге в уши. Через минуту он чувствовал себя так, словно кто-то ковырял его барабанные перепонки ледяным инструментом.
Тихо повизгивая от страха, Жирняга вскочил и начал подкрадываться к окну сбоку. Скрип доски под ногой показался ему пронзительным. Председателю очень хотелось вопить благим матом, но под толстыми наслоениями жира пряталась страшно ранимая душонка, страдавшая от уязвленного самолюбия, и потому он сдерживал крик до последнего.
Жирняга на цыпочках добрался до того места, с которого была видна часть пустыря за окном. Луна утонула в тучах в очередной раз. Во тьме кто-то поскреб по стеклу, а Жирняге показалось – по его позвоночнику. Он икнул, булькнул и прилепился носом к холодному стеклу. Пятно конденсата быстро разрасталось, отделяя беднягу от кошмара, который еще даже не принял зримую форму.
Луна вынырнула из тучи, словно голова тонущего человека из воды. В ее сиянии Жирняга был бледнее своего застиранного белья. Он снова почувствовал, что в паху у него стало мокро. Две струйки потекли по бедрам. Только на сей раз это был не пот.
По ту сторону стекла стоял Гнус и скреб ножиком по стеклу. Небольшим таким ножиком – сантиметров двадцать длиной и с кишкодером. Помощник Начальника был раздет до пояса. В дыру на груди луна не заглядывала. Там все еще чернели комья сырой земли.
Гнус прошептал что-то своим перекошенным ртом. Жирняга не мог его слышать – но он прочел по губам.
– Хочешь похудеть? – спросил Гнус.
И ударил ножиком по стеклу.
* * *
Примерно в это же время на другом конце города в гостинице со странным названием «Олхозник» происходило вот что: изрядно поддавший Валет стоял посреди своего номера в легком недоумении и держал в руках женский парик. И хорошо, если парик, – с каждой секундой огорченный любовничек все больше убеждался в том, что предмет называется несколько иначе…
После небольшой заварушки в «Хате карася» Валет отправился на поиски банка. Назрела необходимость облегчить свои карманы. Он решил арендовать сейф на тот случай, если дела пойдут не хуже, чем минувшим вечером.
Первый Городской размещался в двухэтажном каменном здании с решетками на окнах. Перед фасадом торчала безголовая каменная баба – почему-то в шортах и почему-то с веслом. Во всем, что касалось подлинного искусства, Валет был парень темный.
Банк оказался закрыт по причине безвременной смерти владельца, но обменный пункт в пристройке работал. В амбразуре игрок увидел толстую невестку покойного Тряхлиса, одетую в тулуп, одуревшую от скуки и апатично возившую по ногтям ржавой пилочкой. Ее лицо и шея были густо усеяны бородавками. Она уставилась на нового клиента с тупой провинциальной подозрительностью.