А последнее условие придумала из чистой вредности: ежу ясно, что меня заставят присутствовать при сем действии и руководить им в меру сил, при этом старательно не ущемляя прерогативы Ректора и прочего начальства. Так уж пусть тогда веселятся все.
Серый Ректор долго молчал. Попа мерзла.
Из камня он сделан, этот стул?
— Хорошо, Двадцать Вторая. Вы свободны, — наконец отомкнул уста Ректор. — Можете вернуться на занятия.
Охотнее всего я вернулась бы под одеяло, где тепло и одиноко.
Это же какое надо жалованье получать, чтобы ради него согласиться сидеть в этом кабинете? Или у него персональная жаровня под креслом?
Если бы я была Ректором, меня бы никакая сила в северной части Корпуса не удержала. Просто ужас, до чего здесь холодно! Декорации по стенам в виде извергающих пламя драконов на старых темных шпалерах тепла не прибавляли. И ни камина, ни печурки. С ума сойти можно, до чего холодное место!
Я с радостью покинула административную часть.
Охранники довели меня до аудитории и сдали под расписку надзидаме. Группа встретила меня с таким изумлением, словно не чаяла снова увидеть живой.
Зеленый Магистр читал лекцию о том, каким образом порядочная и, следовательно, благочестивая женщина должна организовывать свою религиозную жизнь.
Опять мы расчертили длиннющую таблицу, где было расписано все — от количества посещений храма в неделю до подаяния нищим в будние дни (столбец №1), в выходные (столбец №2) и в дни больших праздников (столбцы №№ 3-17)
Насколько я успела заметить, моя тетя по всем меркам Хвоста Коровы считалась наипорядочнейшей женщиной, но милостыню она не подавала вообще.
Я не знаю, чем отделывались остальные посетители кабинета Ректора, а мне его пыточный стул с драконами воспаление обеспечил.
То, что лицо мое пылает нездоровым румянцем и вообще я скатываюсь в какое-то лихорадочное состояние, заметила к концу третьей лекции даже надзидама.
Она великодушно отправила меня в дортуар.
До дортуара я уже не дошла.
Еще в коридоре меня как-то странно повело, перед глазами все поплыло и завертелось, и я по стеночке съехала на пол, где меня и нашел один из охранников.
Последующие три дня я провалялась в лазарете, знать не зная всех захватывающих подробностей поимки начальника охраны.
Поймать-то его поймали. Как выяснилось, в тот же день. Так прямо со стрелой, торчащей из груди, которую я ему с перепугу всадила, но что делать дальше, никто не знал.
А наимудрейший Ректор почему-то не рискнул произвести захоронение без присутствия захудалой воспитанницы с двузначным номером вместо имени.
Начальника закинули в одно из помещений Перста, приставив к усиленной поперечными брусьями двери усиленную же охрану. То есть двух человек вместо одного по Уставу.
Днем начальник охраны лежал тише воды, ниже травы. Зато уж ночью началось…
Место пребывания ему не понравилось, и он начал выбираться из камеры. Дверь, говорят, ходила ходуном, и было еще что-то, пострашнее, но что?
Только итог утром был налицо: два свихнувшихся охранника, неспособных быть свидетелями ночных событий.
На следующую ночь поставили четырех.
И зря.
В сумме это составило шесть сошедших с ума бедолаг.
На следующее утро, когда эти охранники были помещены в соседнюю со мной палату лазарета, я сквозь мутную, горячую дрему услышала режущий уши, заискивающий голос надзидамы:
— Я тоже удивляюсь, господин Ректор, что воспитанница за номером Двадцать Два тяжело заболела, несмотря на все те процедуры закаливания, которые мы с ними проводим согласно утвержденному плану. Ну что тут можно сказать, одно слово — Дохлые!
"Сама Тупая!" — хотелось огрызнуться мне, но шевелить опухшим языком было противно.
Да и что говорить человеку, который способен на такое?
Даже я, одна из побежденных, истекая тихой ненавистью к победителям, и то изо всех сил не позволяю себе опускаться до называния их низким прозвищем, а эта заискивающая гнида…
Ей даже в голову не пришло, что так она лишь себя унижает!
Но раз она говорит "господин Ректор", значит, и он тут.
Я разлепила отекшие веки, увидела стоящего рядом с надзидамой Серого Ректора и требовательно сказала самое важное, что волновало меня на этот момент:
— Закажите на ваш стул с драконом теплую подушку или выкиньте его в окно!
— Она очнулась! Она очнулась! — закудахтала надзидама, говоря обо мне так, словно меня здесь и не было.
— Правила хорошего тона запрещают выражаться о персоне, присутствующей в непосредственной близости от ведущей разговор дамы, называя оную персону в третьем лице, ибо тем самым проявляется неуважение к вышеупомянутой персоне и обнаруживается низкое воспитание вышеупомянутой дамы, — зло процитировала я отрывок из лекции Бурого Магистра.
— Но еще бредит… — сделала вывод надзидама.
— Поднять на ноги, — сухо распорядился Ректор. — Чтобы к полудню она была в состоянии ходить и говорить. Откладывать захоронение нельзя, а не то мы всей охраны лишимся.
И этот правил хорошего тона не знает, тоже мне, Ректор!
Надзидама вызвала лекарей, передала им высочайший приказ, и меня принялись безжалостно напичкивать обезболивающими и взбадривающими средствами.
Результат получился такой же, как и с начальником охраны: живой труп и не больше.
Но это никого не волновало.
Когда прозвонили полдень, явились охранники, взяли меня под локти и повели в сад. Вначале я слабо перебирала ногами, веря, что иду сама, потом бросила. Глаза тоже не раскрывала, дневной свет резал их. Раскрыла уже в саду.
Около склепов важных военачальников чернел провал свежевыкопанной могилы.
Пансионат был уже выстроен.
Группами стояли воспитанницы, около каждой группы переминалась с ноги на ногу соответствующая надзидама, отдельной кучкой столпились преподаватели, четко, по-военному, рядами и колоннами застыла охрана. За охраной предусмотрительно прятался младший обслуживающий персонал: кухня, конюшня, дворники, уборщицы и прочий хозяйственный люд.
Мне стало стыдно: они-то уж точно ни в чем передо мной не провинились, чтобы вытаскивать их сюда для участия в сомнительных мероприятиях. Кто же знал, что Ректор так буквально поймет последнее условие и заставит прийти всех поголовно… В следующий раз (хотя о чем я думаю, какой следующий раз?) надо четче формулировать требования. Учту.
Я, Серый Ректор, новый начальник охраны и мои костыли-охранники со стороны весьма смахивали на группу скорбящих родственников. Особенно учитывая озабоченный вид Ректора и мои опухшие глаза.