Я-то думала, мы провозились страшно долго и уже скоро утро, а оказалось, даже ночь еще не наступила.
Спрыгнув с дракона, я разминала затекшее тело и ноги и зачарованно смотрела на равнину, настолько непривычным было это зрелище.
И тут только поняла, чего еще не хватает помимо Пряжки: не было лагеря.
Сильные, как никто, уважают силу. Пока драконы рушили крепость, испугавшиеся ее жильцы быстро свернули палатки и тихо, без знамен и барабанного боя, отступили.
После свершения крупных дел неизбежно наступает какая-то пустота. У людей, не у драконов. Утром, когда я бездумно жгла костер и пекла мясо многострадального барана на горячем камне, драконы начали разлетаться.
— Куда это они? — удивилась я.
— Они летят к себе, — объяснил золотой дракон. — Мы очень хотим продолжить спячку, но уже добровольно. Пока вас не станет. Вы же плохие соседи, я тебе уже говорил. А Пряжка удерживала нас, не давала улететь отсюда. Вот, кстати, и ответ на твой вопрос, почему нам так важно было разрушить Пряжку. Теперь мы окончательно свободны.
— А ты? — спросила я задумчиво.
— Я тоже могу лететь. Мы же не связаны обязательствами?
— Нет, — подтвердила я. — Я помогала вам, не оговаривая ничего взамен.
— Это было не очень разумно с твоей стороны, — сказал дракон.
— Почему? — пожала я плечами. — Я была в силах вам помочь, и я помогла. А только вы сами можете определить, имеете ли вы достаточно силы для помощи мне. Я не торгуюсь с драконами.
— И ты говорила, что драконы высокомернее людей?
— Мы быстро учимся. Я не высокомерна, я просто независима. Пряжки нет, выход свободен. Я могу уйти куда хочу.
— В пустую степь?
— Это уже детали. Мелкие детали.
— А что для тебя сейчас важнее всего?
— Не знаю. Все, что я знаю, — если моя сестра не погибла, то, возможно, погибает сейчас в Долине Ушедших. Мне надо быть там.
— Хорошо, собирайся.
Дракон снялся с места и перелетел на противоположные скалы, где сидели последние зеленый, алый и малиновый драконы.
— Кстати, — неожиданно донеслись до меня его слова. — Не обижайся, что драконы улетают, не попрощавшись с тобой. Мы не любим прощаться.
Я затушила костер, отмыла от копоти в источнике котелок, сложила в него ломтики запеченного мяса. Набрала полную флягу воды. Спустила шкуру, тщательно ее скатала и уложила в мешок. Надела зимнюю куртку, штаны и сапоги, помня, как холодно наверху. На уступе остался только черный круг кострища.
С противоположного склона одновременно поднялись в воздух три дракона.
Полетели спать, чтобы забыть нас, как страшный сон…
Золотой дракон спланировал на уступ.
Привычным уже движением я закрепила на его шее веревку, надела свой дорожный мешок и забралась на дракона.
Он не спеша полетел вниз по ущелью, не отказал себе в удовольствии пронестись над его дном так низко, что, будь на пути северная стена, мы бы в нее обязательно врезались.
Пролетели мы и над все еще подернутой дымком ямой с останками Пряжки. Вышли на равнину.
Только здесь, над степью, дракон начал набирать высоту…
Я летела и думала: Пряжка разрушена, но как же защитить Ракушку?
Ведь ничего не изменилось, мы по-прежнему проигравшие. И мирной жизни дома не получится — в связи с последними событиями я вообще оказываюсь вне закона.
Но сейчас главное — до Пуповины добраться, узнать, как там дела.
— Смотри, — прервал мои думы дракон.
Мы догнали наш бездомный пансионат, уныло волокущийся по степным холмам. Здорово! Это значит, что летим с приличной скоростью.
Даже сверху пансионатский обоз выглядел потерянным и осиротевшим. Ничего, им главное до Хвоста Коровы добраться, а там уж не замедлят новое место пансионату отвести. Мало ли по окраинам Чрева Мира пустых, заброшенных крепостей!
Что они подумали при нашем появлении, не знаю и знать не хочу.
Надеюсь, Серый Ректор от страха получил медвежью болезнь.
Через несколько мгновений цепочка повозок и всадников осталась позади.
И Медбрат с ними!
Чем дальше на юг, тем больше в небе становилось пухлых облаков с синими донышками — они не спеша несли на север весенние дожди. Мы пролетали то над ними, то под ними. Каждый раз ощущения были не из слабых.
Темнело. Дракон не останавливался.
Я опять задумалась.
Почему-то ни разу я не видела, чтобы драконы что-то ели. Им хватает одного приема пищи надолго? Или пользуются иными источниками энергии, как упомянул вскользь золотой? Да, не всем повезло быть драконом…
— Это ты верно заметила, — вдруг вклинился в мои думы золотой.
— Ты подслушиваешь? — обиделась я.
— Глупый вопрос. Я слышу — это большая разница. Приближается ночь, давай говорить, а то я боюсь, ты заснешь и свалишься с моей шеи.
— Давай. А о чем?
— О чем угодно. Ты уже производила детенышей?
— Нет пока.
— А в каких временных единицах вы измеряете свой возраст?
— В годах. Зима, весна, лето, осень — один год. Двенадцать лунных месяцев.
— Сколько тебе годов?
— Не годов, а лет. Восемнадцать.
— И сколько времени ты провела в Пряжке?
— Три года. А почему это ты спрашиваешь, а не я?
— Потому что если ты начнешь меня слушать, то уснешь. Что бы ты вообще хотела делать, если смутное время кончится?
— Я бы училась в нашем университете, — оживилась я. — Знаешь, какой в Ракушке университет! Я и Пряжку-то поэтому ненавидела, что они, сволочи, скопировали форму, опоганив содержание! Они думать нас отучали изо всех сил, разве такое можно им простить! Влезет Магистр на кафедру, начнет с нее список нижнего белья читать. Себя за это ненавидит и нас ненавидит.
— Ну и как ты боролась с этим?
— А я и не боролась. Я просто из вредности все равно думала не так, как предписывалось, а так, как папа учил. И вообще просто думала… Но все равно я столько забыла, столько потеряла за эти три года! Там ведь читать было совсем нечего, ты представляешь — нечего!
— Не представляю, — сообщил дракон. — А расскажи-ка мне, например, как управляется теперь Чрево Мира?
— Раньше были императоры, но последние лет сто их стали так часто убивать приближенные, что в одиночку трон занимать теперь никто не рискует.
Правят отдельные воинские подразделения, типа Легиона. Точнее высшие офицеры Легиона. Между собой они, конечно, договариваются о разделе власти, но перед обществом выступают одним целым. Никто не знает, кто там главный, кто второстепенный. А если кого-то и.убивают, особых потрясений это не вызывает, потому что ничего не меняется. Его функции, если они у него были, берут на себя остальные, и монолит остается монолитом.