– Дуры вы темные! – на остатках былого гонора попытался огрызнуться кузнец.
Но доказательства его неправоты были налицо (сам же и рассказал), поэтому тетушка Франсуаза даже не обиделась, а с превосходством в голосе победно отчеканила:
– А коли мы дуры, чего приперся? Иди-ка, по добру, по здорову, мил человек, нечего нам лапшу на уши вешать! У нас черти из запертых клеток не сбегают!
На втоптанного в грязь кузнеца было страшно смотреть. Казалось, его сейчас хватит удар, или он разрыдается в голос.
Видя такое горе, сердобольная тетушка Франсуаза немного отмякла и, пожалев бедолагу, налила ему для успокоения солидную кружечку.
– Гордыня твоя, Жак, тебя и погубила! – толковала она кузнецу. – Возомнил себя выше Господа, над людьми потешался, козла за дьявола выдавал – вот Господь от тебя и отвернулся. А дьявол сразу углядел твою червоточину и шасть прямиком в козла или в черного – уж и не знаю в кого, может и в обоих. Покайся, грехи отмоли, службу отслужи, кузницу святой водой от нечисти очисти – и живи, как все люди, добрым, веселым католиком!
– Да не за христианским напутствием я пришел! – забубнил из-за кружки малость оживший кузнец. – Дьявол он или человек, вы все-таки посматривайте – может, попадется. А мне, господин Шевро, свинья теперь, позарез, нужна!
– Ну что ты за человек, Жак! – всплеснула руками тетушка Франсуаза. – Неужто не образумишься?! То козел, то свинья – так и мудришь, так и мудришь! Воистину, горбатого могила исправит!
– Раз сарацина нет, без свиньи не обойтись! – не желая раскрывать тайн ремесла, глухо и непонятно объяснил кузнец.
Господин Шевро быстро сообразил, что это дельце можно выгодно провернуть, поэтому грозно обвел опухшими глазами кухню, погрозил всем кулаком и, прихватив флягу с кружками, сказал:
– Пойдемте, господин Смит, потолкуем спокойненько у меня!
* * *
– Какая Вы, тетушка Франсуаза, смелая! – восхищенно сказала Жаккетта, когда за управляющим и кузнецом закрылась дверь.
– Так хорошо с эти грубияном говорили! Всю правду ему в глаза высказали, да так складно! А господин Шевро одно заладил: «Господин Смит, да господин Смит».
– Может, для кого Кривая Нога и «господи Смит», – хмыкнула тетушка Франсуаза. – А только с той поры, как тридцать лет назад мы с ним в кустах целовались, так он для меня Жаком и остался, ирод колченогий! И тогда он надо мной не верховодил, а уж сейчас и подавно!
* * *
Через день вся округа доподлинно знала, что же произошло в кузнецовой роще:
Кривая Нога давно спутался с дьяволом, который управлялся за него по хозяйству.
До поры, до времени, кузнец и дьявол ладили. Но Кривая Нога вошел во вкус легкой жизни и одного рогатого ему показалось мало.
Недолго думая, он обзавелся и вторым. Да, видать, хилого сторговал, потому что принялся его наилучшей стряпней прямо с графиньского стола откармливать.
Первому-то черту показалось обидным, что новичка булками потчуют, он и решил поквитаться.
Дождался грозы – и давай выяснять, кто главней! Вон, когда молнии били – это черти на огненных хлыстах сражались.
Но первый силы свои не рассчитал. Второй-то на сдобе отъелся и давай его мутузить. Пришлось первому бежать.
Скользнул змеей вокруг дуба – а второй его и настигни! В дуб загнал, исхлестал, и в клетку свою (для пущего позора) запер.
А сам в преисподнюю подался – перед другими бесами хвалиться!
«А коли не верите – подите, посмотрите, как черти у сарая по земле когтями скребли и дуб пополам развалил!»
Маловеров не находилось.
Желающих впустую тратить собственное здоровье и рисковать конечностями, чтобы вернуть кузнецу сбежавшую нечистую силу тоже не нашлось.
Больше ради порядка, стражники обошли замок, лениво тыкая копьями в темные углы. На кладбище никто, конечно же, не заглянул: всем известно, что никакой дьявол по доброй воле у часовни прятаться не будет. Что он, совсем чокнутый?
На всякий случай окропили жилые покои святой водой и на том успокоились.
Пусть кузнец волнуется, раз такой непорядок в хозяйстве завел. Так ему, злыдню ехидному, и надо!
Некоторые, (на голову бойкие) так даже загордились чуток: в каких еще землях услышишь, что местный кузнец двух чертей дома держал, а они передрались, по лбу его треснули и удрали!
Не одну полную кружку первоклассного вина можно таким рассказом честно заработать…
Опять же уважение кругом. Особенно, если небрежно упомянешь, что помогал нечистую силу искать.
И даже застукали их, голубчиков, в старом овине. Но хитрые черти начали кидать в кюре прелую солому и, пользуясь суматохой выскочили через дыру в ветхой крыше…
Важные новости разлетаются быстрее перелетных птиц.
Уже вся Гиень знала, что графини де Монпеза¢ вот-вот покинут родные края и отправятся в дождливый Ренн.
Спеша засвидетельствовать свое почтение и пожелать счастливого путешествия, со всех концов небольшими группками опять потянулись гости.
Первыми, как обычно, нарисовались де Ришары, дю Пиллон и несколько ближних мелких дворян.
Впавшая, было, в тоску перед непонятным будущим мадам Изабелла несколько воспряла духом и небольшое общество принялось развлекать себя, чем возможно в такое жаркое время.
Из-за этой гостевой суматохи Жаккетта никак не могла попасть в склеп, где несчастный нубиец уже третьи сутки сидел на диете из засохших булок.
* * *
Вот и сегодня: вместо того, чтобы разбрестись по комнатам и спокойно подремать при закрытых окнах, общество решило предаться одному из самых прекрасных искусств – музицированию.
Расклад музыкантов вышел такой: мадам Изабелла играла через пень-колоду (что поделать, трудное детство), мадам Беатриса не отличалась ни слухом, ни голосом, шевалье дю Пиллон наизусть помнил только непристойные, разухабистые песенки, чета де Ришаров тоже особыми талантами в этой области не блистала, а уж о всех остальных гостях и вышеперечисленного сказать было нельзя!
Поэтому все они охотно остались слушателями, предоставив молодежи показывать свое умение.
* * *
Жанна села за столик, на котором стоял маленький, отделанный перламутром и слоновой костью клавикорд. Рене расположилась рядом, с лютней в руках. И девушки приятным дуэтом (в монастыре умели вбивать в будущих дам основы хороших манер) начали концерт.
Теплый, живой тембр клавикорда и серебристое звучание лютни хорошо гармонировали с небольшими, но красиво окрашенными голосами девушек, унося слушателей в романтические дали.
Пасторали [29] сменялись меланхоличными серенами [30] и грустными альбами [31] . Элегии перемежались балладами и сирвентами [32] прошлых веков, и все присутствующие млели от удовольствия.