Жаккетта, находясь в кромешной тьме, намертво вцепилась в луку жесткого седла. Масрур вскочил на свою лошадь, и мини-караван выехал из ворот.
Сначала Жаккеттин ослик бодро припустил вперед, оставив далеко позади и Фатиму, и Масрура. Но пыл его быстро иссяк, и он неожиданно замер посредине улицы.
Жаккетта пыталась понукать его, толкать пятками. Бесполезно.
Потом решила, что ей, собственно, нет резона проявлять активность. Под покрывалом ничего не видно. Куда везут – неизвестно. Так зачем дергаться? Придя к такому, истинно восточному решению, Жаккетта решила проковырять щелку в покрывале.
Но тут подоспевшая Фатима гаркнула над ухом осла:
– Ир-р-р-ра!!!
И он возобновил движение.
Увы, спокойное течение поездки продолжалось недолго. Осла, не иначе, как подсунул шайтан.
Караван прибыл на развилку улиц. Масрур и Фатима благополучно свернули на нужную дорогу, но осел Жаккетты, попущением Аллаха, увидел на другой улице привлекательную ослицу.
И с места в карьер припустился за ней, да так резво, что Масрур с Фатимой даже растерялись.
Жаккетта, ничегошеньки не видя, тряслась в седле и думала, что вот-вот неминуемо свалится в лужу или в кучу навоза.
Первой опомнилась Фатима. Хотя участь попасть на обед к крокодилам грозила Масруру, – осел мчался в направлении кучки оживленно разговаривающих торговцев, несомненно стопроцентных мужчин, в тележку одного из которых и была впряжена серошерстная красавица.
Но Фатима издала боевой клич, развернула своего скакуна и пустилась вдогонку за беглецами.
Смеялись торговцы, смеялись уличные мальчишки, играющие в камушки.
Фатима неслась как армия пророка на неверных. Изнемогающий под ее тяжестью ослик из последних сил догнал блудливого собрата. Фатима решительной рукой совлекла длинноухого с пути греха и направила его по дороге, предначертанной Аллахом.
Жаккетту уже тошнило и от любовного напитка, бродящего в закоулках ее тела, и от богатого на приключения и тряску пути. Хотелось содрать с головы закрывшее мир покрывало, спрыгнуть с набившего синяки, несмотря на подложенную подушку, седла.
Но тут сильные руки Масрура опять подняли ее и понесли. Затем опустили.
Горячая ладонь Фатимы ухватила ее руку и потянула за собой.
Затем с головы слетело опротивевшее покрывало, и Жаккетта прямо перед собой увидела сидящего на возвышении мужчину.
Не очень высокий, но и не маленький. И не такой толстый, как здешние купцы. Уже приятно. Небольшая аккуратная бородка и тонкие усы обрамляют рот. Черные глаза под густыми бровями глядят невозмутимо и чуть устало. Над бровью наискосок шрам уходит под тюрбан.
Простое однотонное одеяние и небольшой тюрбан не бросаются в глаза. Они точно обозначают ранг их владельца, но не больше. Самое роскошное в его наряде – оружие и пояс.
Он ей приглянулся. Было это действием отвара коварной Фатимы, или движением сердца – кто знает?
Но Жаккетте очень захотелось понравиться именно этому человеку, может потому что, он смотрел на нее недоверчиво, словно ожидая подвоха.
Жаккетте стало обидно и за себя, и за Фатиму – зря ее, что ли, столько времени мучили, готовя в восточные женщины!
И Жаккетта страстно решила не ударить в грязь лицом.
* * *
…Круглолицая, подобная полной луне или динару в фарфоровой чашке, девушка застенчиво улыбнулась и бросила на шейха быстрый взгляд из-под изогнутых, словно тугой лук бровей.
При взгляде на ее полную грудь и крутые бедра, шейх Али почувствовал, что в нем пробуждается интерес к жизни, совсем было угасший после первой покупки.
Фатима дотошно фиксировала все изменения в душе покупателя, словно открытую книгу читая его лицо. И мысленно прибавляла динар за динаром к первоначальной цене Жаккетты.
Пора было окончательно добить шейха.
– Двигай пэрсиком! – прошипела Фатима и дала знак музыкантам.
* * *
Бросая взгляды на шейха, Жаккетта закружилась на ковре.
Ей безумно хотелось, чтобы у него было такое же восхищенное лицо, как у мужчин, смотревших выступление Фатимы.
Но пока глаза шейха насмешливо улыбались.
«Полюби меня!» – молила взглядом Жаккетта, извиваясь в такт музыке. – «Ты хороший, я знаю! Ты – человек из другого мира, я боюсь ваш мир. Возьми меня и спрячь за своей спиной, ведь ты привык быть чьей-то защитой.
Ты привык сражаться и стойко переносить лишения в пути, я вижу. Тебя боятся. Или любят, или ненавидят, но все уважают.
Ты знаешь себе цену, но и из меня сделали дорогой товар. Я не хочу больше на корабль, не хочу переходить от купца к купцу. Возьми меня к себе!
Я вижу – у тебя теплые глаза, хотя мало кто об этом знает! Наверное, только твоя мама и женщины, которых ты любишь!
Ты беспощаден к врагам, и даже друзья боятся навлечь на тебя свой гнев. Но ты не обидишь ни женщину, ни ребенка.
Ты привык править, ты родился для этого. Все твои предки были вождями, страх и смирение тебе не известны. Гордость и бесстрашие – вот слова на твоем знамени.
А я даже не знаю, кровь каких племен и народов намешана во мне за века, что пронеслись над нашей деревней. Потому что после ухода воинов, не раз и не два захватывающих аквитанские земли, рождались в домах похожие на них дети, зачатые против воли матерей.
Но сейчас это неважно – я нравлюсь тебе. Я чувствую это. Я не знаю умных слов, имя мое, как и имя моих предков канет в безвестности под копытами коней таких как ты. Но я умею чувствовать – это дар от бога.
Я сейчас в чужой одежде, в чужих украшениях, в чужом танце. Даже тело чужое – его откормили специально для тебя. Но душа то у меня – моя! Она одна то, что не изменится. И у тебя будет в ней свой уголок, хотя тебе, наверное, это и безразлично…
Но я же нравлюсь тебе, шейх! Иначе не теплели бы твои глаза!!! Во имя Аллаха милосердного, Господа нашего Иисуса Христа, Пресвятой Девы, и всех святых и пророков, кто имеет власть над этим миром, прошу – возьми меня! И я честно буду дарить тебе любовь – это все, что у меня есть… Но зато я не умею продавать ее за красивый браслет, отмеривать, точно товар.
Возьми меня, шейх!»
Вот теперь Жаккетте не надо было заставлять себя работать. Постепенно она дошла до такой точки кипения, что тело само двигалось каждым мускулом, выплескивая все то умение, что вбивала в Жаккетту Фатима.
Приблизившись к шейху вплотную, Жаккетта выдернула у него из ножен кинжал и принялась играть его лезвием, то приставляя острием к груди шейха, то к своей груди. Шейх и бровью не повел, хотя лезвие порхало в опасной близости от его шеи.
– Глаза твои, что сапфиры в ночи, – негромко сказал он по-арабски. – Зубы – нити жемчуга в лепестках губ. Имя тебе будет Хабль аль-Лулу [33] .