– Мы будем звать тебя Жан-Жан, – решила Жаккетта.
* * *
От кривого дуба их путь лежал к окраине болот.
Оказывается там, где лес и болотистые места взаимно проникали друг в друга, образуя лесистые островки, заросшие кустарником низинки и скрытые под травяным покровом топи, притаилась полузаброшенная охотничья хижина, где и собирались четыре Жана держать девушек до выкупа.
Увидев ее, Жаккетта хмыкнула.
– Вам оно виднее, – заметила она, подъехав к Жан-Жану. – Но мне кажется, что виконт не такой уж дурак, чтобы не проверить все жилые места в округе. Значит и сюда скоро нагрянет. Со своими знаменитыми ищейками, которые, кстати, небось не без вашей помощи натасканы. А?
– Госпожа как Вас там! – нелюбезно отозвался Жан-Жан. – Я же не учу Вас юбки шить! Ваше дело – сидеть тихо и ждать.
– Зовите меня госпожа Нарджис, – спокойно сказала Жаккетта. – Нарджис – цветочек такой. Я же не о себе тревожусь. Мне вас жалко. Не хотите говорить – и не надо.
Они спешились у хижины.
Хижина была сложена из толстых бревен, углублена в землю на один венец и подозрительно смотрела на болото из-под нависшей крыши маленькими прорубями окон.
Внутри был сложен открытый очаг, дым выходил через окна и дверь. Кроме очага в хижине имелось ложе, сбитое из жердей, на которые были накиданы охапки сухой травы, сверху покрытые шкурами. Несколько кругляков, расставленных вокруг очага, исполняли роль сидений, а по стенам были набиты широкие доски-полки, предохраняющие находящихся у стены от попадания сажи за шиворот.
– Как же тут жить? – ужаснулась Жанна, заглядывая в черное чрево хижины.
– Очень просто, – буркнул один из Жанов, кажется Жан-Пьер, а может Жан-Марк. – Некоторые всю жизнь так живут, да не одни, а с оравой ребятишек.
– А как здесь готовить? – задала практический вопрос Жаккетта, осторожно входя в хижину.
– На улице, – бросил луветьер и сбежал от чересчур болтливых девиц к лошадям.
– Представляю, какая суматоха в замке… – задумчиво сказала Жаккетта, наблюдая через дверной проем, как о чем-то горячо спорят охотники.
Жанна села на край ложа и замерла там в напряженной позе. На ее чистое платье спланировал с потолка комочек сажи.
* * *
Наступила ночь.
У Жаккетты было такое чувство, что ее спина здоровается с каждой жердью ложа отдельно.
Она даже пожалела съежившуюся рядом госпожу: мало того, что та, наверное, своей худой спиной еще ярче чувствует прелесть походной постели, так, небось еще и мается, что прическа зря пропала, не увидел ее Жильбер, не оценил…
– Ты спишь? – шепнула Жанна.
– Нет, – коротко ответила Жаккетта.
В хижине-полуземлянке было темно, робкий свет луны не первой молодости сквозь узкие прорези окон почти не проникал. Дверь была закрыта.
– Я ему нравлюсь? – спросила вдруг Жанна.
– Нравитесь, – не удивилась вопросу Жаккетта.
– Я его старше…
– Эка невидаль. Вы так говорите, словно Вам сто, а ему шестнадцать.
– Так ему, наверное, и не больше… – выдохнула Жанна.
– Ну и Вам не сто! – мудро сказала Жаккетта.
– Но он же совсем мальчишка… – не то убеждала себя, не то пыталась убедить Жаккетту Жанна.
– Ошибаетесь… – положила руку под голову Жаккетта. – Он уже человек. Какой сейчас – таким и будет. Не забивайте себе голову глупостями. Обожглись раз – ну и что теперь? Всю жизнь шарахаться?
– Много ты знаешь! – обиделась Жанна.
– Да уж побольше Вашего! – улыбнулась Жаккетта.
– А ты бы на моем месте как поступила?
– Э-э, госпожа Жанна, Вы нас не сравнивайте. У Вас свое место, у меня свое. Вам господа руки целовали, да стихи писали, а мне юбку без разговоров задирали… – вздохнула Жаккетта. – Потому и видим мы мир по-разному.
Жанна лежала молча.
Потом вдруг приподнялась на локте и спросила:
– Но тогда я должна быть веселая, а ты печальная, почему же все получается наоборот?…
Задремавшая было Жаккетта проснулась.
– А-а, это… Нет, все идет правильно. Вы графиня, у Вас и запросы королевские, а я, как Вы говорите, в коровнике росла. Вот и радуюсь всему, что радует. Мы с Вами по-разному сравниваем.
– Но я не могу не быть мной, – возмутилась Жанна. – Я с рождения знаю, кто я. Как я могу поступиться своими правами?
– Кто же спорит… – осторожно зевнула Жаккетта.
– И рыжий, почему-то, к тебе приставать стал! – совсем уж вредным, обиженным голосом сказала Жанна. – А мне вообще ничего…
– Так у Вас на лице было написано: отстаньте от меня все, я на Кипр спешу! – хмыкнула Жаккетта.
– Ну после Кипра мог… – жалобно протянула Жанна. – Вы там лизались, а я одна, да одна…
– Вам он не компания! – решительно отрезала Жаккетта. – Он пират, а Вы графиня, сами подумайте!
– Да-а-а, тебе можно, а мне нет! – заныла Жанна. – И виконт к тебе больше благоволит…
Жанне вдруг стало жалко-жалко себя.
Жизнь, решила она, окончательно не удалась, надежды на что-то радостное впереди рухнули. Любви нет, а все мужчины подонки.
– Госпожа Жанна, Вы устали… – дипломатично заметила Жаккетта. – Вы думаете, было бы лучше, если бы дело обстояло наоборот? То прыщи на морде вызывали, то не благоволит. Давайте спать, кто знает, что там дальше будет?
Особой веры у нее в завтрашний день не было. Была в послезавтрашний.
– Дамы не говорят «морды», запомни, это неприлично! – нравоучительно сказала Жанна и заснула.
* * *
Долго поспать им не удалось, а пробуждение было куда более страшным, чем засыпание.
Проснулись Жанна и Жаккетта практически одновременно, сами не зная почему.
Почему выяснилось тут же: их жилище горело, подожженное снаружи.
«Дверь закрыта!» – промелькнуло в голове у Жаккетты и она кинулась к двери.
Ясновидцем быть плохо. Дверь, действительно, не открывалась. Похоже, ее подперли снаружи.
В оконца ничего не было видно, кроме наваленных до крыши и подожженных ветвей. Через отверстия в хижину валил удушающий дым.
Жаккетта отчаянно бросалась на дверь, пытаясь как-то выбить ее, но понимала, что это бесполезно. Они были намертво заперты в хижине и обложены со всех сторон пылающим хворостом.
* * *
Когда Жанна поняла, что дверь им не открыть, села на кругляк у очага, закрыла глаза и заткнула уши.
Она словно со стороны видела, как занимаются пламенем бревна, пылает, трещит деревянный сруб и потом только груда подергивающихся пеплом углей обозначит то место, где окончилась их жизнь.