Олег, морщась от боли, осторожно натянул душегрейку. Движения его были скованные, замедленные. Таргитай подобрал мешки. Его глаза не отрывались от стариков. Сердце стучало часто, разрываясь от жалости и сочувствия. Что за жизнь прожили, если и здесь, в страшном мире черного солнца, им кажется, что все терпимо, ничто особенно не изменилось!
А что, ответил ему Олег взглядом, мы сами разве видели солнце в Лесу? Среди непроходимой чащи, деревьев-великанов, где ветви смыкаются высоко над головами в три поверха, перекрывая друг друга? А захочешь увидеть небо, не увидишь. Да никто и не поднимает головы, надо смотреть под ноги, где в болотистой траве мелькнет то гадюка, то ядовитый жук, то исполинская жаба, а то и вовсе узришь затаившуюся кикимору.
– Прощевайте, – сказал Олег, поставив ногу на ступеньку лестницы, что вела наверх. – Мы расскажем… если выберемся. Передадим вашему семени…
Таргитай полез следом, бодая головой в подошвы. Олег уже приподнял сплетенную из прутьев крышу. Ледяной ветер ударил в лицо, как плетью. Таргитай сжался: опять туда, в эту жуть?
Ноги Олега исчезли, крышка опустилась. Таргитай поспешно закарабкался следом. Его догнал надтреснутый голос:
– Ежели идти вот так… не повертывая… то попадете к Великому Обрыву… Никто не знает, что там.
– Спасибо, дедушка.
Олег уже стоял на голом льду, где ветер, сменивший направление, уже сдул весь снег. Таргитай зябко передернул плечами, нестерпимо захотелось обратно.
…В сотне шагов впереди на истоптанном снегу пламенели красные пятна. Люди лежали в неестественных позах, снег под ними пропитался кровью, осел тяжело. Копья, рогатины и даже мечи лежали вперемешку с деревянными щитами.
Таргитай смотрел со страхом и отвращением: и в мире мертвых все то же! Он остановился над одним, засмотрелся в перекошенное лицо с вытаращенными глазами. Крохотные льдинки поблескивали в уголках глаз. Парень был юн, едва пробивались усы и русая бородка, ровесник Таргитая. Но уже никогда не пробежится по зеленой траве, не услышит песен…
Внимание привлек стон. Один из сраженных шевелился, пытался уползти, волоча перебитые ноги. Олег тотчас подбежал к раненому, в кулаке блеснул нож. Таргитай не успел вспикнуть, как Олег грубо схватил чужака за волосы, задрав лицо к небу. Острое лезвие коснулось горла.
– Проходил здесь человек из мира живых? Лохматый, в волчьей шкуре? В руках – огромная секира?
Раненый прохрипел сквозь стиснутые зубы:
– Нет.
– Вспоминай лучше.
– Нет. Прошли трое… дрались вместе.
– Он волк-одиночка, мог пройти только один.
– Здесь… прошли… трое братьев…
– Врешь?
Пленник прохрипел, глаза скосил на острие ножа:
– Один… никто…
Олег с каменным лицом полоснул по горлу, оттолкнул и брезгливо отодвинулся от странно-розовой струи, похожей на разбавленную кровь… Несчастный забился, пальцы впились в землю и судорожно скребли, но утих быстро, вытянулся.
Таргитай заорал:
– Пленного?!
– Это чужак, – напомнил Олег.
– Все равно! Мы даже Агимаса…
– У этого перебиты ноги, – сухо бросил Олег. – Он все равно бы умер. Но уже долго и в муках.
Лицо волхва было холодное и беспощадное, как чужое небо. Таргитай почти с ужасом смотрел на Олега. Вышли из Леса все трое люди как люди, а теперь Олег стал совсем чужим. Холодным, точным и острым, как удар секиры.
– Что теперь делать? – спросил Таргитай жалко. – Мрак здесь не проходил. Нам бы свернуть, искать в другом месте…
– Тарх, как раз здесь дорога к Ящеру!
– Что же делать?
В глазах волхва было глубоко запрятанное сочувствие.
– Мы хотели остановить Ящера, верно? Для этого слезли в подземный мир. Если и я погибну или потеряюсь, ты должен идти, не останавливаясь. К Ящеру.
– А что я смогу?
– Ты – не знаю, зато Меч бога войны… даже в твоих ленивых руках кое-что смог бы.
Таргитай с величайшей мукой смотрел по сторонам, но ответа не видел ни в иссиня-черных грохочущих тучах, ни на близкой стене черного тумана.
– Все равно неправильно, – сказал он со слезами. – Неправильно! Мы должны искать Мрака… Он бы нас не бросил.
– Тарх! Людям назначено делать то, что нужно, а не то, что хочется. Род только в этом положил разницу между людьми и зверями.
Таргитай отвел глаза. Ему показалось, что уже слышал о другой разнице между зверем и человеком.
– Тебе виднее, Олег. Ты – волхв.
Когда Таргитай прошагал рядом с полверсты, Олег внезапно сказал раздраженно, словно сердился на себя самого, что оправдывается перед дурнем:
– Мрака не спасем. Самим не уцелеть, ясно? Мы уже в подземном мире. Возврата нет. Мы просто должны успеть добежать до Ящера. Если не убьем, то хоть плюнем в глаза. И Мрак похвалил бы.
– Да, Мрак бы похвалил…
И опять впереди все поле было усеяно павшими. Таргитай не мог без содрогания смотреть на убитых – дважды мертвых! Казалось, их застывшие глаза следят за ним с мертвой злобой, куда более страшной, чем злоба живых.
– Не переживай, – бросил Олег с досадой, – встанут… Если не в полдень, как в вирии, то в полночь.
– Да я что, – пробормотал Таргитай жалким голосом. – Я уже свыкся… Человек ко всему привыкает.
Что и страшно, подумал Олег, но промолчал. Привыкает и к плохому, а к чему привыкает, того перестает чуждаться. С другой руки, ежели человека пичкать только хорошим, то он не должен вроде бы знать зла вовсе? Но так получилось у Рода с богами. Надо подумать об этом на досуге, а то что-то слишком просто получается.
Вопль Таргитая прервал блеснувшую во тьме ниточку понимания смысла жизни. Певец перевернул на спину воина, тот был весь в черной крови, лицо рассечено.
– Олег, я нашел живого!
Волхв в мгновение ока оказался рядом.
– Во имя Ящера, скажи: проходил здесь лохматый человек в звериной шкуре и с секирой?
Воин захрипел:
– Их было семеро…
– Нет, – вскрикнул Олег, губы сраженного двигались все медленнее, – нам нужен одиночка! Он из мира живых!
– Их было семе…
Он дернулся и застыл. Олег разогнулся, лицо было темнее ночного неба. Таргитай сказал торопливо: