Сбитый с толку, Карамон отвел глаза и отвернулся, притворяясь, будто поправляет какие-то карты на столе. Потом пожал плечами.
— Я не понимаю, ты что, ожидал чего-то другого? — спросил он спокойно. — В конце концов, это была твоя идея. Это ты распустил слухи о скрытом под горами сокровище, и мы не делали никакой тайны из того, куда и зачем направляемся.
Скажу больше, этот призыв — «Присоединяйся к армии великого Фистандантилуса, и ты получишь свою долю гномьих сокровищ!» — привлек под наше знамя основные силы.
Карамон сказал это, как само собой разумеющееся, однако на Рейстлина его слова подействовали самым неожиданным образом. Он попытался что-то сказать, но т его судорожно искривленного рта не вырвалось ни одного членораздельного звука. Некоторое время он шипел и кашлял так сильно, что в уголках его губ показалась кровавая пена. Запавшие глаза сверкали, как раскаленные угли в зимнюю ночь, как красная луна на скованном льдом пруду. Кулаки его сжались словно против воли, и маг шагнул к Карамону.
Крисания вскочила на ноги, а Карамон не на шутку испуганный — попятился назад, но налетел на стол и схватился за рукоять меча. Между тем Рейстлин титаническим усилием воли взял себя в руки и немного успокоился. Издав завершающий яростный рык, он повернулся и вышел вон. При виде его часовые у входа задрожали от страха.
Карамон остался на месте, охваченный беспокойством и тревогой. Он не понимал, какая муха укусила его брата и почему он так резко отреагировал на самые обычные слова. Да, Рейст бывал вспыльчив, но в логике ему никогда нельзя было отказать…
Крисания тоже посмотрела Рейстлину вслед, и на лице ее возникло озадаченное выражение, однако раздавшиеся за стенами шатра громкие возгласы вывели обоих из задумчивости. Карамон пошел к выходу. У порога он, однако, остановился и, полуобернувшись к Крисании, холодно сказал:
— Если нам действительно пора всерьез готовиться к войне, у меня не будет времени, чтобы надежно оберегать тебя. Поэтому ты останешься здесь. Я оставлю тебя в покое — в этом можешь быть уверена. Даю слово чести.
С этими словами он покинул палатку и отправился к часовым.
Крисания вспыхнула, но она была слишком разгневана, чтобы отвечать.
Некоторое время она оставалась в шатре просто ради того, чтобы не уронить собственного достоинства, и только потом вышла наружу. Бросив взгляд на лица стражников, Крисания поняла: они слышали многое, если не все, хотя и Карамон, и она сама старались не повышать голоса.
Не обращая внимания на откровенные довольные улыбки охранников, молодая жрица быстро огляделась по сторонам и заметила мелькнувшие па опушке ближайшего леса черные одежды мага. Вернувшись в палатку, Крисания схватила платок, торопливо набросила его на плечи и быстрым шагом пошла в ту же сторону, что и Рейстлин.
Карамон увидел Крисанию в просвете между деревьями. Хотя он не видел Рейстлина, ему не нужно было гадать, почему Крисания так торопится именно в этом направлении. Карамон громко окликнул жрицу. Насколько ему было известно, в этом лесу ее не подстерегала никакая опасность — и взрослые охотники, и мальчишки ежедневно углублялись в него на много миль, а парочки из лагеря давно облюбовали опушку для своих ночных утех, — однако в теперешнее неспокойное время лучший способ избежать неприятностей — не искать их самому.
Услышав, как военачальник зовет Крисанию по имени, двое часовых обменялись понимающими взглядами. Карамон внезапно понял, как все это должно выглядеть со стороны, и поспешно закрыл рот. Он не мог позволить себе гнаться за молодой девицей с жалобными криками, словно отвергнутый любовник. К тому же к нему уже направлялся Гэргас, который вел за собой усталого гнома в пыльной куртке и высокого смуглого молодого человека, облаченного в одежды варвара — меха, украшенные перьями.
«Посланники», — понял Карамон и с тоской покосился в сторону леса. Ему придется принимать их сейчас, усаживать, произносить вежливые пустые слова, прежде чем они приступят к настоящему делу. Между тем Крисания уже скрылась из виду. Предчувствие грозящей ей опасности охватило Карамона с такой силой, что он чуть было не махнул на все рукой и не ринулся вслед за жрицей, не разбирая дороги. Все его воинские инстинкты призывали именно к этому. Карамон не мог сказать, чего именно он боится, но страх и дурные предчувствия были так же реальны, как рукоять меча, которую он в задумчивости стиснул.
Но он не имел права так поступить. Он обязан был думать о людях, которые доверяли ему, и не мог отложить встречу и погнаться за девушкой без риска оскорбить гонцов, принесших ему какие-то вести и, может быть, предложения.
Солдаты навсегда перестанут уважать его. Можно было бы, конечно, послать за Крисанией стражников, однако и в этом случае он попадал в глупое положение.
Делать нечего. Пусть Паладайн сам присматривает за своей жрицей, если уж ей так приспичило носиться по лесам.
Карамон скрипнул зубами и повернулся, чтобы приветствовать посланников и проводить их в шатер.
Он усадил гостей поудобнее, обменялся с ними приветствиями по всей форме, а когда подали еду и вино, все же не выдержал и, извинившись, выскользнул наружу.
* * *
Следы на песке ведут меня вперед…
Поднимая голову, я снова вижу одно и то же: плаху, палача в черном капюшоне и острое лезвие топора, сверкающее на ослепительно ярком солнце…
Топор опускается, отрубленная голова падает на песок вверх лицом…
— Моя голова! — прошептал Рейстлин на бегу, мучительно заламывая руки.
Палач захохотал и отбросил капюшон на спину, открывая…
— Мое лицо! — прошептал Рейстлин одними губами, чувствуя, как страх растекается по его телу, словно парализующий яд, а лоб покрывается холодным потом. Сжав виски холодеющими ладонями, Рейстлин попытался отогнать видение, которое каждую ночь преследовало его во сне. В последнее время даже после пробуждения он чувствовал на шее холод опускающегося топора и металлический привкус на языке, превращающий в скрипящий пепел все, что он пил и ел.
Он знал, что эти видения не отпустят его больше.
— Властелин настоящего и прошлого! — Рейстлин гулко рассмеялся. — Я никто!
Я оказался в ловушке, обладая колоссальной властью над магическими силами и могуществом! В ловушке! Я иду по его следам, зная, что каждая проходящая секунда уже когда-то была. Я иду по его следам навстречу его судьбе. Я слышу эхо собственных слов еще до того, как открою рот. Я встречаю людей, которых никогда не видел, но я знаю их. А это лицо… — Рейстлин прижал ладони к щекам.
— Это его лицо! Не мое. Не мое! Кто я такой? Я свой собственный убийца, палач с топором в руках! Его голос поднялся до пронзительной высокой ноты. В исступлении, не соображая, что делает, Рейстлин впился ногтями в лицо, словно это была маска, которую непременно нужно сорвать.
— Остановись, Рейстлин! Что ты задумал?! Остановись, прошу тебя!