– А у меня тут пленник! – сообщил ему Тас, заодно и сам осознавая это интересное обстоятельство. И не спеша выпустил офицера – тот, полузадушенный, неуверенно крутил головой. – Полагаю, ты никуда отсюда не денешься, – пробормотал Тас. Слез со спины пленника и пополз по гриве обратно. Он видел, как офицер поднял голову к небу и в бессильной ярости стиснул кулак: Драконы Белокамня под водительством Золотого Полководца постепенно очищали небо от его красно-синего воинства. Особенно пристально офицер следил за Лораной… и тут-то Тассельхоф смекнул наконец, где видел его. Смекнул – и аж задохнулся.
– Спусти нас на землю, Огнекрылый!.. – крикнул он, и руки у него задрожали. – Скорей!..
Дракон выгнул шею, оглядываясь на седоков, и Тас заметил, что один глаз у него опух и закрылся. Чуть не полголовы покрывали ожоги, из разорванной ноздри капала кровь. Тас завертел головой, ища синего. Но того нигде не было видно.
Снова посмотрев на офицера, Тас неожиданно восхитился собственным деянием.
– Эгей, Флинт!.. – закричал он в восторге. – Мы все-таки сделали это! Мы бились с драконом, и я взял пленника! Сам!.. Один!..
Хирсах опустился на землю, и столпившаяся пехота разразилась приветственными криками. Офицера повели прочь. Тасу было вовсе не жалко с ним расставаться – там более что пленник, прежде, чем уйти, наградил его зловещим, пронизывающим взглядом… Но тут кендер глянул на Флинта – и мигом все позабыл.
Гном обмяк в седле, усталое лицо казалось внезапно постаревшим, а губы – совсем синими.
– Что с тобой? – испугался Тас.
– Ничего.
– А почему ты держишься за грудь? Ты что, ранен?..
– Нет, не ранен.
– Тогда почему…
– Ну что за репей на мою голову!.. – хмуро буркнул Флинт. – Всю плешь проест, пока не ответишь!.. Так вот, если тебе угодно знать, это все проклятая пика. Ну, а тот безрукий, кто шил эту дерьмовую куртку, был, по-видимому, еще глупее тебя. Мне въехало древком в ключицу, ясно тебе? Воображаю, какой будет синяк!.. А что касается пленника, я лично в толк не возьму, как только вы оба живы остались! Взял пленника, ха!.. Скажи лучше – случайность, дурацкая притом. Да чтоб я в здравом уме и твердой памяти еще когда-нибудь полез на этих крылатых…
Умолкнув, Флинт наградил кендера взглядом столь кровожадным, что Тассельхоф попросту повернулся и отошел на безопасное расстояние. Он хорошо знал: если Флинт в таком состоянии, дешевле будет просто дать ему остыть в одиночестве. Пусть пообедает, отдохнет, успокоится…
И только вечером, когда Тас уже засыпал, уютно свернувшись подле теплого бронзового бока Хирсаха, ему вспомнилось, что Флинт почему-то прижимал ладонью свой левый бок. А ведь пика-то была справа…
Рассвет едва-едва начинал заливать округу золотистым и розовым светом, когда жителей Каламана разбудили колокола. Первыми из своих кроваток выскочили дети – и немедля бросились в родительские спальни, требуя, чтобы отцы и матери немедленно просыпались, чтобы поскорее вступал в свои права праздничный день. Кое-кто из взрослых притворно ворчал и пытался натянуть на голову одеяло, но таких было немного. Большинство весело покидало постели, охваченное тем же радостным нетерпением, что и дети.
Нынешний день должен был красной строкой войти в историю Каламана. Сегодня справляются не только ежегодний праздник Весеннего Рассвета – сегодня народ чествовал победоносные армии Соламнийских Рыцарей, чьи палатки усеяли луг за городскими стенами. В полдень Рыцари совершат торжественный въезд в город, ведомые своим легендарным полководцем – эльфийской девушкой.
Солнце поднималось все выше. Когда оно заглянуло за городские стены, из каждой трубы уже поднимался дымок, неслись ароматы жарящейся ветчины, изысканного кофе и сдобных, только что вылеченных булочек. Эти запахи любого засоню подняли бы из теплой постели; а тех, на кого и они не подействовали бы, уж точно разбудил бы шум и гам детей, заполонивших улицы. В этот день никто не призывал их к порядку: и правда, почему бы не дать порезвиться ребятишкам, просидевшим в четырех стенах целую зиму? Дело, конечно, вряд ли обойдется без синяков, ободранных коленок и расстройств живота из-за непомерного количества съеденных сладостей. Тем не менее, блаженных воспоминаний хватит до следующей весны.
К середине утра праздник был уже в полном разгаре Уличные торговцы, расставившие тут и там ярко разукрашенные ларьки, надрывали голоса, нахваливая товар. Кое-кто уже опустошил кошелек, поддавшись соблазнам азартных игр. На площадях плясали ручные медведи: Фокусники-иллюзионисты заставляли восторженно ахать старых и малых…
Наступил полдень, и колокола зазвонили опять. Улицы тотчас опустели. Народ выстроился на тротуарах. Широко распахнулись городские ворота; Соламнийские Рыцари готовились к торжественному въезду в Каламан.
Толпа замерла в предвкушении; те, кому не хватило места в передних рядах, пытались протиснуться вперед. Каждому хотелось как следует разглядеть Рыцарей, в особенности же – эльфийку, о которой уже ходило немало легенд одна невероятней другой.
Она въехала в город первой, въехала на белом, без единого пятнышка жеребце. И толпа, готовая разразиться приветственным криком, встретила ее… тишиной. Величавая красота предводительницы войск буквально отнимала дар речи. Облаченная в серебряную, украшенную золотой чеканкой броню, Лорана твердой рукой направила коня в ворота, а потом – в глубь городских улиц. Там уже ждали дети, которым предстояло бросать, цветы под копыта ее скакуна. Но зрелище красавицы в сверкающих латах ошеломило и детей, – они так и остались стоять, прижимая свои букеты к груди, и не бросили ни цветочка.
А позади золотоволосой эльфийки ехала довольно странная пара, при виде которой народ начал изумленно переглядываться и указывать пальцами. На широкой спине мохнатого пони вдвоем сидели кендер и гном. Кендер во все горло кричал что-то приветственное, размахивал руками и явно в высшей степени наслаждался происходившим. Гном же, сидевший вторым, мертвой хваткой держал кендера за пояс – и чихал так, что, казалось, вот-вот свалится наземь.
За ними скакал молодой эльфийский вельможа; он был до того похож на девушку-полководца, что ни у кого не оставалось сомнений – это были брат и сестра. Рядом с юным вельможей ехала еще одна эльфийка: волосы у нее были удивительного серебряного цвета, а глаза – синие-синие. Ей явно было очень не по себе среди огромной толпы.
И вот наконец показались Соламнийские Рыцари; их было человек семьдесят пять, все – в великолепных сверкающих латах. Толпа разразилась криком и принялась размахивать флагами.
Кое-кто из Рыцарей обменивался невеселыми взглядами, – все они знали, что какой-то месяц назад прием, оказанный им, был бы совершенно иным. Однако теперь они были героями. Трех столетий всеобщей ненависти и беспочвенных обвинений как не бывало: народ видел в них избавителей, спасших Каламан он ужасов драконидского нашествия.