— Исполнять любые наши желания — все равно, что давать меч в руки несмышленому ребенку. Мы не знаем божественного плана и того, насколько вписываются в него наши действия, однако верим, что Богам ведомы наши истинные потребности. Мы принимаем их волю и движемся вперед.
Эран поразмыслил над этим, сдобрив добрым глотком из своей фляги, и все же покачал головой.
— А ты веришь в этих Богов? — спросил он у Стурма.
— Да, — ответил Светлый Меч.
— И ты полагаешь, они знают, что для тебя лучше?
— У меня есть доказательство, — сказал Стурм. — Когда мы в Торбардине искали Молот Хараса, я молил Богов даровать его мне. Я хотел заполучить священный Молот, чтобы выковать легендарные Драконьи Копья. Во всяком случае, так я говорил себе. Я был очень зол на Богов, которые решили вернуть его гномам.
— Ты все еще злишься! — вставил Флинт, качая головой. Стурм виновато улыбнулся:
— Может, и так. До сегодняшнего дня я не понял, почему Боги оставили Молот в королевстве гномов, когда он жизненно необходим нам здесь. Зато я хорошо знаю, почему Боги не отдали его мне. Я осознал, что хотел завладеть Молотом не столько ради блага человечества, сколько ради собственной славы. К моему стыду, я даже вступил в бесчестный сговор, чтобы подменить Молот и забрать себе настоящий.
Осознав, что я наделал, я стал молить Богов о прощении. Мне хочется верить, что я использовал бы Молот в благих целях, однако не могу за это поручиться. Если я мог опуститься так низко ради того, чтобы заполучить его, вероятно, пал бы еще ниже. Боги не исполнили моего желания. Зато они наделили меня более ценным даром — знанием, себя самого и своих слабых сторон. Каждый день я работаю над тем, чтобы искоренить свои недостатки, и, надеюсь, с помощью Богов и друзей становлюсь лучше.
Пока Стурм говорил, Бриан то и дело поглядывал на Дерека, особенно когда речь зашла о личной славе. Но Дерек не слушал. Он по-прежнему спорил с вождем, пытаясь склонить Харальда принять его план. Может, и к лучшему. Дерек и так был не слишком высокого мнения о Стурме, а если бы услышал подобные признания, то его мнение и вовсе опустилось бы ниже уровня моря.
Эран продолжал расспрашивать Элистана о Богах, об их именах, о том, чем Мишакаль отличается от Чизлев, о Богах Равновесия, о которых говорила Лиллит, и о том, как поддерживается баланс в мире. Он внимательно слушал ответы жреца, хотя Бриан и полагал, что интерес Эрана чисто умозрительный. Гром не мог себе представить, чтобы такой циник, как Длинный Лук, ударился в религию.
Тут Дерек возвысил голос, и все разговоры прекратились.
— Вы собираетесь поставить успех моей миссии в зависимость от бредней двух стариков и выдумок глупой девчонки?! Вы сошли с ума!
Харальд поднялся и посмотрел на Хранителя Венца сверху вниз:
— Сошел я с ума или нет, но, если ты хочешь, чтобы мои люди штурмовали Ледяной Замок, они будут делать это согласно моему плану, вернее, плану эльфийской женщины. Завтра на рассвете.
Вождь вышел. Дерек был взбешен, однако совершенно бессилен изменить ситуацию. Он должен был или принять предложение, или отправиться домой ни с чем.
Бриан тихонько вздохнул. В его голове мелькнула непрошеная мысль: никто ничего не знает об Оке. Что, если оно окажется вещью, созданной силами Зла? Неужели Дерек все равно доставит его в Соламнию, чтобы воплотить свои честолюбивые мечты? Грома охватило скверное предчувствие, что именно так Хранитель Венца и поступит.
Бриан посмотрел на Стурма, человека, открыто говорившего о своих промахах и недостатках. Дерек, Рыцарь Розы, испытанный во многих сражениях, совершенно уверенный в себе, считал неприемлемым признавать ошибки и отказывался считаться со слабостями.
„Вы уверены, что он рыцарь?“ — спросил кендер. Во многих отношениях Стурм Светлый Меч был более достоин рыцарского звания, чем непогрешимый Дерек Хранитель Венца. Стурм изо дня в день старался жить в соответствии с высокими идеалами Рыцарства. Он отправился в это путешествие не для того, чтобы отыскать Око Дракона, а потому, что Дерек потащил за собой кендера, и Стурм не смог бросить друга. Бриан прекрасно сознавал, что Дерек не задумываясь принес бы кендера, ледяной народ, всех и каждого, включая своих друзей, в жертву своему тщеславию. Дерек сказал бы (и, вероятно, искренне), что сделал это ради блага человечества, но Бриан опасался, что делалось все это только ради блага самого Дерека.
Хранитель Венца в ярости покинул шатер вождя. Эран вышел вслед за товарищем, чтобы успокоить его. Харальд, Раггарт и Элистан в сопровождении Гилтанаса и Лораны переместились в шатер, который Раггарт посвятил Богам, чтобы там обсудить план завтрашнего штурма. Тассельхофа не было видно в течение нескольких часов. Флинт, уверенный, что кендер провалился в какую-нибудь расщелину, отправился на его поиски.
У Бриана появилась идея относительно Светлого Меча. Дерек, разумеется, страшно рассердится и, вероятно, даже отвернется от него навсегда. Однако у Грома появилось чувство, что поступить следует именно так. Оставалось только одно сомнение, один вопрос, который необходимо было разрешить, перед тем как приступить к осуществлению плана.
— Стурм, — окликнул Бриан, — могу я поговорить с тобой наедине?
Флинт заверил, что сам разыщет кендера, и оставил рыцарей вдвоем. Шатер Бриана был занят, и Гром спросил Стурма, могут ли они зайти к нему.
— Я хотел бы задать тебе один вопрос, — сказал Бриан, когда они уселись на шкурах. — Это не относится к нашей миссии, и вопрос мой довольно грубый. Ты вправе на меня сердиться. Так что я не обижусь и все пойму. И также я пойму, если ты откажешься отвечать.
Светлый Меч помрачнел, но дал понять Грому, что тот может продолжать.
— Почему ты солгал своим друзьям, что ты рыцарь? Прежде чем ты скажешь… — Бриан поднял руку, упреждая ответ Стурма. — Я заметил, с каким уважением относятся к тебе друзья. И я знаю, что для них не имеет значения, рыцарь ты или нет. Ты согласен, что это правда?
— Да, это так, — произнес Стурм так тихо, что Бриану пришлось наклониться к нему, чтобы разобрать ответ.
— И даже если им станет известно, что ты говорил неправду, это ничего не изменит. Они по-прежнему будут восхищаться тобой, уважать тебя и проявлять заботу.
Светлый Меч опустил голову и провел рукой по лицу. От переполнявших его эмоций он не в силах был говорить.
— Тогда зачем лгать? — мягко спросил Гром. Стурм поднял голову. Его лицо было бледным и осунувшимся. Но заговорил он с улыбкой:
— Вообще-то я и не лгал. Понимаешь, я никогда не говорил, что я рыцарь. Но я и не разубеждал их. Я носил доспехи и рассуждал о Кодексе. Если кто-то обращался ко мне как к рыцарю, я не поправлял. — Он помолчал, задумчиво оглядываясь на свое прошлое. — Если бы после моего возвращения Танис спросил меня: „Стурм, стал ли ты Рыцарем Соламнии?“ — полагаю, у меня хватило бы сил ответить, что моя кандидатура была отклонена