— «Солодкин Эдуард Митрофанович, тридцать два года, местный».
Номер квартиры предполагал проживание в многоэтажке, где-то в районе новостроек. Евгений подтвердил, что улица Бердяева находится в юго-западном районе, или попросту в Марьине. Новое название микрорайона в народе не прижилось, а старое шло от большого села Марьино, что в начале века располагалось километрах в двадцати от губернского центра, а теперь оказалось в черте города.
— Ну и что это нам дает? — лениво спросила Мышильда.
— Еще не знаю, но что-то, безусловно, даст.
Я выразила хозяину благодарность, и он нас покинул, а я направилась к забору. Забор отделял сад, в котором мы находились, от заветного пустыря. Выдернув пару гнилых досок, я пролезла в образовавшуюся дыру и пристроилась в кустах смородины. Правда, сначала пришлось вернуться в дом и снова облачиться в спортивный костюм — крапива доставала мне до груди. Мышильда, не выдержав, вскоре присоединилась ко мне, мы истомились минут пятнадцать в смородине и наконец увидели соседского жильца Эдика. Озираясь по сторонам, он ходко пробирался по тропинке к нашему дому, то есть к нашей крапиве. В руках у него были карта, компас, общая тетрадь и авторучка.
— Вот гад, — разозлилась Мышильда. — Экипировался.
Эдик подошел к родной крапиве, выложил вещи на тропинку и при помощи компаса стал определять стороны света, потом отсчитывать шаги в разные стороны, громко сопя, то и дело кидаясь к тетради и что-то там торопливо записывая. Дураку ясно — подлец ищет наш клад.
Я не выдержала и шагнула из кустов смородины навстречу нахалу. Сейчас я была обута в кроссовки, но они у меня на платформе, и в росте я потеряла мало. Завидев меня, Эдик скис и сделал слабую попытку кинуться к своей дыре в заборе. Я пресекла побег в зародыше, легонько пихнув самозванца локтем в грудь, и он устроился на тропинке.
— Вы не имеете права, — визгливо заметил он, как только у него закончились проблемы с дыханием. Я наклонилась и задела его коленом, чтобы немного отвлечь Эдика от глупых мыслей, и стала рассматривать тетрадь и карту. Мышильда, сурово взглянув на конкурента, прошипела:
— Старые вещи покупаем, новые крадем?
— На законном основании, — попробовал вскочить он, я осуждающе взглянула, и Эдик немедленно затих.
— Что там? — спросила Мышь, заглядывая в тетрадь.
— Ерунда. А вот карта… — Я протянула ее сестрице. Карта была чудовищно похожа на нашу, стало ясно — изготовил ее человек, очень хорошо знакомый с нашим родовым гнездом. — Откуда карта? — спросила я, поворачиваясь к Эдику. Тот закрыл лицо локтем и взвыл:
— Наследство.
— Врешь, подлец, — ахнула Мышь, — не может быть у нас таких родственников. — И с возмущением обратилась ко мне:
— Отродясь у нас в роду мелкие мужики не водились.
Мне хотелось сказать, что и женщин наших Господь не обидел, если не считать сестрицы, в семье, как говорится, не без урода и так далее, но перед лицом внешней опасности раздоры в семье неуместны, ряды должны сомкнуться и стоять насмерть на манер Китайской стены. В свете этих мыслей я охотно поддержала Мышильду:
— Да уж, этот субъект на нашу родню не тянет. — Переведя взгляд на субъекта, я сказала с леденящей душу угрозой:
— А ну, гусь, выкладывай все как на духу.
Гусь поднялся, закинув голову в заоблачные дали, надеясь заглянуть в мои глаза, и устало опустился на тропинку, правда на этот раз придав хилому организму более удобную позу.
— И не хитри, — добавила Мышь, — не то худо будет.
— Я начну кричать, — огрызнулся он.
— Не успеешь, — заверила я. Эдик вздохнул и сказал с отчаянием:
— Карта мне в наследство досталась. От деда. Лежала на чердаке. Дом продали, стали уборку делать и нашли.
— Ты чего вкручиваешь? — разозлилась я, ткнув пальцем в карту. — Адрес на ней отсутствует. Как же тебя сюда черти вынесли?
— Дед отцу говорил, а отец мне — есть дом, купец Калашников жил, богатей, и перед революцией клад спрятал, а сам с катушек съехал — новая власть ему не понравилась. А клад, может, лежит.
— А дед твой откуда про клад знал? — удивилась я.
— Не знаю. Не очень в этот клад и верилось. У Калашникова трое сыновей было, уж кто-нибудь да к рукам прибрал.
— Ничего не понимаю, — удивилась Мышь. — Выходит, этот тип наш родственник?
— Вряд ли, — скривилась я. — Какая-нибудь прадедова актерка проболталась. Падок был купец Калашников на женский пол, через то и претерпел много.
— Вопрос этот принципиальный, — разволновалась Мышильда. — Потому что, если он нам родня, — это одно, а если нет — то нечего ему возле нашего клада отираться.
— Не вашего, а государственного, — открыл Эдик рот, чем очень разгневал Мышильду.
— Поговори, вражина, — пригрозила она и пнула сомнительного родственника ногой. — У нас с конкурентами один разговор, — сестрица выразительно провела пальцем по горлу.
Эдик презрительно отвернулся. Я отдала принадлежащие ему вещи и заявила доходчиво, но не без некоторой суровости:
— Будем выяснять твое происхождение. Семья — это святое. Если родственник — в дело возьмем, а если приблудный — так лучше сразу собирай манатки. Иначе мы тебя по соседству с кладом зароем. А пока к дому подходить не смей.
— Это несправедливо, — возмутился он. Не исключая окончательно, что передо мной родственник, я решила проявить добрую волю и готовность к диалогу:
— Ладно. По терновнику можешь шастать и даже копать. Но если я увижу тебя по эту сторону тропинки, считай, ты уже инвалид.
— Уяснил, гад? — набросилась на него сестрица. Эдик поднялся и понуро побрел к дыре, дважды с неодобрением посмотрев в нашу сторону. — Он нам все дело испортит, — продолжала кипятиться Мышильда.
— Не испортит, — заверила ее я, и мы пошли в дом.
— Что делать будем? — спросила сестрица. — Конкуренты наседают, а у нас даже плана нет.
— Нужны перчатки, — сказала я. — Жара вроде спала, приступим к работе.
— Копать? — обрадовалась Мышь, а я ответила:
— Крапиву дергать. Попробуем отыскать фундамент.