Кто-то – у Палина было смутное подозрение, что это Стурм, – колотил его по спине, и наконец он оказался в состоянии сделать вдох.

– Приятно видеть, когда человеку нравится то, что он пьет, – вполне серьезно сказал Дуган. – Теперь моя очередь. За юного мага! – Гном поднес кружку к губам, запрокинул голову и осушил емкость одним глотком.

Когда "лицо его показалось снова, глаза слезились, а большой нос-картошка приобрел ярко-красный цвет. – Э-х-х-х! – выдохнул он, пытаясь проморгаться, и вытер рот концом бороды.

– За здоровье, – воскликнули Стурм и Танин, поднимая кружки, – нашего брата-волшебника!

Они тоже осушили кружки, хотя и не так быстро, как гном, но все же не прерываясь для того, чтобы сделать вдох.

– Спасибо, – проговорил Палин, глубоко растроганный. Он осторожно сделал еще один глоток. На этот раз результат оказался не столь ужасным. В действительности было даже приятно. Палин снова глотнул, затем еще раз и наконец осушил кружку. Поставив ее на стол под приветствия своих братьев и Дугана, молодой человек почувствовал во всем теле приятное тепло. Кровь закипела в жилах. Танин глядел на него с гордостью; Стурм вновь ему подлил. Дуган опрокинул в себя еще две кружки подряд, Стурм и Танин выпили свои, и опять настала очередь Палина. Он поднес кружку к губам...

Палин сидел с блаженной улыбкой на устах. Он любил Танина и Стурма больше всех на свете и стал говорить им об этом, и наконец совсем расчувствовался, уткнулся в широкое плечо Стурма и заплакал. Но нет! Он еще кого-то любит... Гнома...

Он поднялся на ноги и пошел вокруг стола, чтобы пожать гному руку. Он даже произнес речь. «Верные друзья... вечные друзья, как его отец и друг отца... старый Флинт, гном...» Он пошел назад к своему стулу, только там было уже четыре стула вместо одного. Выбрав один, Палин сел, промахнулся и очутился бы на полу, если б Танин не подхватил его. Он выпил еще одну кружку, глядя на братьев и на своего нового друга глазами, полными слез любви.

– Я говорю вам, друзья, – Палину казалось, что голос Дугана доносится откуда-то издалека, – люблю вас, как собственных сыновей. И должен сказать, что столько вам никогда не выпить.

– Н-е-е-е! – оскорбленно заорал Стурм и ударил кулаком по столу.

– От тебя мы не отстанем, – проговорил Танин, тяжело дыша, с лиловым лицом.

– Правильно, – сказал Палин, ударяя по столу, точнее, он ударил бы, если бы стол неожиданно необъяснимым образом не отпрыгнул в сторону.

И вот Палин уже лежит на полу и думает о том, что это очень интересное место и что здесь намного безопаснее, чем там, на четырех стульях, где столы прыгают... Посмотрев вокруг, он разглядел рядом с собой на полу свой жезл. Он протянул к жезлу руку и нежно погладил его.

– Ширак! – выговорил Палин, и кристалл на жезле вспыхнул ярким светом. Он услышал, что это вызвало суматоху; где-то рядом заговорили высокие писклявые голоски. Палин захихикал и уже не мог остановиться.

Откуда-то с огромной высоты до него донесся голос Дугана:

– Теперь в кровати, – сказал гном, – и хорошенько выспаться!

И, если и присутствовала злорадная нотка в хриплом голосе и даже явно слышался ликующий смех, Палин не обратил на это никакого внимания. Гном – его друг, его брат. Он любит его как брата, как своих дорогих братьев...

Палин опустил голову на прохладное дерево жезла. Закрыв глаза, он переместился в другой мир – мир маленьких, в коричневых халатах, существ, которые подняли его и побежали с ним...

Глава 2 Тяжкое похмелье

Мир крутило, раскачивало и ломало, и вместе с ним за компанию крутило Палину желудок и ломало все кости. Палин перекатился на бок, его стошнило.

Открыть глаза можно было лишь с помощью стамески, казалось, они схватились как камин в стенной кладке. Палину хотелось поскорее умереть, чтобы прекратить страдания.

С невероятным трудом рвоту удалось унять. Осознав, что внутренности все-таки остались на месте, Палин со стоном перекатился на спину. Голова начала немного проясняться, и он вдруг понял, когда попытался пошевелиться, что руки связаны за спиной. В замутненном мозгу вспыхнул страх, и вспышка эта разогнала туман от браги гномов. Он не чувствовал своих ног и сообразил, что веревка, связывающая щиколотки, нарушила кровообращение. Скрипнув зубами, он немного поворочался, пошевелил пальцами ног в мягких кожаных сапогах и сморщился, когда почувствовал покалывание, говорящее о том, что движение крови восстанавливается.

Он лежал на деревянной доске, как ему удалось определить, пощупав ее руками под собой. Доска странно двигалась, она раскачивалась вперед-назад, и вслед за этим жутко раскалывалась голова Палина. И звуки, и запахи тоже были странными – скрип дерева, загадочные плеск и бульканье и время от времени оглушительный рев, глухие удары, грохот, будто несется табун лошадей, или, от этой мысли у Палина перехватило дыхание, или похожий на тот, что описывал отец, рассказывая о нападении драконов. Молодой человек осторожно открыл глаза.

Он тут же закрыл их снова. Солнечный свет, льющийся через маленькое круглое окошечко, пронзил его мозг, как стрела, глаза тут же стало резать.

Доска качнулась в одну, затем в другую сторону, и Палина опять начало рвать.

Когда он несколько оправился и решил, что не умрет в ближайшие десять секунд – о чем очень сожалел, – Палин подготовил себя к тому, чтобы вновь открыть глаза.

Это ему удалось, но ценой страшного приступа рвоты. К счастью или к несчастью, желудок вывернуло начисто, так что вскоре Палин смог кое-как отдышаться и оглядеться. Лежал он, как и предполагал, на доске. Доска приделана к вогнутой деревянной стене небольшого помещения и явно была задумана как грубая кровать. Вдоль стен этого странной формы помещения находилось еще несколько досок, и там Палин увидел своих братьев, лежащих без сознания, связанных, как и он, по рукам и ногам. Другой мебели в помещении не было, кроме нескольких деревянных сундуков, которые почему-то странно елозили по полу.

Палину стоило лишь раз взглянуть сквозь маленькое круглое окно напротив, чтобы самые худшие его подозрения подтвердились. Вначале он увидел лишь голубое небо, белые облака и яркий солнечный свет. Затем доска, на которой он лежал, упала – как ему показалось – в пропасть.

Мимо со скрежетом проползли деревянные сундуки. Голубое небо и облака исчезли, и их сменила зеленая вода.

Снова закрыв глаза, Палин перекатился на другой бок, чтобы облегчить боль в ноющих мышцах, и прижал раскалывающуюся голову к прохладному сырому дереву грубой кровати.

Или, может, ему следовало сказать «койки». «Кажется, так она называется поморскому? – горько подумал он. – Так называют кровать на корабле. А как назовут нас? Галерные рабы? Прикованные цепями к веслам... надсмотрщик с плеткой, сдирающий кожу с наших спин...»

Судно качнулось в другую сторону, сундуки полетели в противоположном направлении, небо и облака снова прыгнули в иллюминатор, и Палин понял, что его сейчас снова вырвет.