- Что ты делаешь, Заст? Неужели ты думаешь, что я отправлюсь в Палантас, захватив с собой куклу? Оставь ее в покое. В мое отсутствие она будет тебе утешением... пока я не вернусь.
- Ты не вернешься, девочка, - тихо сказал Заст. Он не смотрел на Ашу, он ласкал порядком потрепанную куклу. Затем молча протянул куклу ей. Аша уставилась на Заступника. Внезапно все в ней словно перевернулось. Дыхание сперло. Она схватила куклу и швырнула ее в другой конец комнаты.
- Меня наказывают! Наказывают за то, что я говорю и не боюсь Вершителя! Он ненавидит меня! Вы все меня ненавидите! Ненавидите потому, что я уродлива... и глупа... и не одна из вас! Отлично! Аша утерла слезы, поправила волосы, сделала глубокий, шумный вдох.
- Я даже и не думала о возвращении. Кому бы пришла такая мысль в голову?!
Кому нужен этот унылый остров, где словно подарок - слово, сказанное однажды за месяцы и месяцы молчания?! Только не мне. Ночью я отплываю! Нет, прямо сейчас!
К дьяволу сборы! Мне ничего от тебя не нужно. Ничего! Теперь она плакала по-настоящему, плакала и... одновременно наблюдала, каким будет эффект от ее слез. Заступник беспомощно замер на месте, что случалось всякий раз, когда она рыдала. Он всегда сдавался, всегда шел на то, чтобы задобрить ее, обласкать, позволить ей все, чего бы она ни пожелала. Эрдам не было присуще выставлять напоказ свои чувства и эмоции. Такое могло иметь место лишь в самых крайних случаях. Поэтому их сбивали с толку бурные проявления человеческого темперамента. Эрдам было невыносимо видеть кого-либо, обуреваемого вспышкой страстей. Это приводило их в замешательство; неуравновешенность, несдержанность, по их мнению - вещи недостойные, неподобающие. По прежнему опыту Аша знала: слезы, приступы раздражительности неминуемо приведут к тому, что она получит желаемое и все будет так, как она хочет... Плач перешел в рыдания, сменившиеся истерическими всхлипами. Она буквально задыхалась от слез и в то же время предвкушала победу. Нет, она пока останется. "Я покину остров, думала Аша с горечью, - но только тогда, когда сама буду готова это сделать!"
Ее приступ достиг кульминации, и она уже подумывала - не пора ли утихомириться и дать возможность Засту принести свои извинения. Каково же было ее удивление, когда она услышала, как закрывается дверь. Аша смолкла и, тяжело дыша, стала вытирать слезы. Наконец она протерла глаза и увидела, что комната пуста. Заст ушел. Ничто не нарушало тишины маленького дома, ставшего Аше родным на много лет, ставшего ее кровом с того самого дня, когда еще совсем крошечную девочку внесли через порог. Одно время она пробовала вести счет годам с даты, которая, по словам Заста, являлась днем ее рождения. На цифре "тринадцать" она бросила.
Если до тринадцатилетнего возраста это занятие было чем-то вроде игры, то в дальнейшем оно перестало ее забавлять. Никто никогда не говорил Аше, кто ее родители и почему их нет рядом. Эрды не любили распространяться о таких вещах.
Всякий раз, когда Аша обращалась к ним с подобными вопросами, их лица тускнели.
В конце концов в пылу задетого самолюбия она отказалась от попыток разузнать хоть что-нибудь и забросила свой счет. Когда же спохватилась - было уже поздно.
Сколько прошло лет? Пять или шесть? А может быть - десять? Не то чтобы это имело большое значение... Вовсе нет. Аша поняла, что на этот раз слезы ей не помогут. На следующий день около полудня эрды собрались вновь, на этот раз - чтобы проводить Ашу. Аша была во всеоружии - во всеоружии досады, обиды и даже злости. Ее слова прощания не отличались равнодушием от тех, которыми сопровождается уход дальнего родственника, случайно нанесшего вам визит.
- Мне все равно. Я только рада, что покидаю вас! Я для вас "ничто" - и вы для меня "ничто", - вновь и вновь повторяла она, хотя, кроме Заступника, ее никто не слышал. Но эрдам было вовсе не все равно, и Заступника подмывало сказать ей об этом. Да, эрды полюбили и по-настоящему привязались к беззаботному, смешливому, непоседливому ребенку, который по-ребячьи бесцеремонно вносил оживление и разнообразие в их серьезную, полную глубокомыслия жизнь, заставлял их сердца и души, лежащие за семью печатями принципов, обычаев, условностей, отзываться теплотой, искренностью, непосредственностью. Они чувствовали себя счастливыми, если была счастлива Аша, и старались делать все, чтобы она такой себя ощущала и дальше. Если они и портили ее, потакая во всем, то уж ни в коем случае не преднамеренно. Заступник смутно понимал, что, возможно, это-то как раз и являлось ошибкой. Миру, в который Ашу попросту говоря - выталкивали, не было никакого дела до нее. Мир совершенно не интересовало, счастлива ли она иди грустна, жива или уже при смерти. Теперь Заступнику становилось ясно, что, наверное, нужно было готовить Ашу к пониманию этого равнодушия, учить ее умению не приходить от этого в отчаяние. С другой стороны, откуда он мог знать, что обстоятельства сложатся именно таким образом. Уже поздно что-либо менять. Хоть какого-то особенного проявления чувств эрды не демонстрировали, подарки, которые они вручали Аше на прощание, говорили о многом. Чувствуя себя неловко, Аша принимала подарки, неуклюже за них благодарила и, едва удостаивая взглядом, запихивала в кожаную сумку. Когда подносивший дар пытался объяснить, чем он особенно ценен и для чего может ей пригодиться, Аша обрывала объяснения. Ей причинили боль, и она, в свою очередь, не хотела оставаться в долгу. По большому счету, Заступник не мог винить ее за это. Вершитель произнес проникновенную речь, на которую Аша отреагировала так, как если бы она была бесстрастным куском гранита. Время трогаться в путь. Ветер и отлив благоприятствовали. Негромко зазвучали молитвы и пожелания доброго пути. С вызовом, не дожидаясь окончания прощальной процедуры, Аша двинулась в сторону берега.
- Ну и пусть! Ну и пусть! Мне все равно, - снова и снова повторяла девушка. Заступник оказался единственным провожатым Аши. Разговаривать с ним она отказалась и как будто вовсе не замечала его. Заст было подумал, что ошибся в своей оценке девушки: может быть, она все же стала похожа на эрдов?... Но на полпути к берегу, когда они остались совершенно одни, Аша вдруг резко остановилась, шагнула к Засту и крепко-крепко, как делала это только в детстве, обняла его.
- Пожалуйста, Заст, не отсылай меня никуда! Не гони меня! Я буду послушной и не причиню больше никому беспокойства! Я тебя люблю! Я всех вас люблю!...
- Я знаю, девочка. Знаю. Глаза Заступника предательски заблестели. Рукой он тихонько похлопывал Ашу по спине. Когда она была совсем малышкой, он, в своих стараниях заменить девочке мать, укачивал ее точно таким же образом.
- Я не могу позволить тебе, девочка, покинуть нас с мыслью, что ты нам безразлична, что мы тобою недовольны. Мы все тебя любим. Верь мне. И мы не стали бы относиться к тебе иначе, чем относились всегда. Я не должен был говорить, но дело в том, что нам... нам предстоит серьезно заняться магией. Мы вынуждены будем привлечь необъятной мощи волшебные силы, чтобы предотвратить новое появление рыцарей Тьма. Я не могу всего объяснить, но эти волшебные силы могут оказаться небезопасны для тебя. Ведь ты не эрд. Отсылая тебя, мы лишь стараемся избежать вреда, который может причинить тебе магия. Это было ложью, хотя и безобидной. В действительности от Аши избавлялись с тем, чтобы само ее присутствие пагубно не сказалось на магическом действе. Для удержания волшебной силы Серого Бриллианта эрды предполагали употребить абсолютно прозрачную структуру, этакую емкость, образованную их общим магическим полем. Аша, не являясь эрдом, следовательно, была дефектом в этой емкости.