Он и его любимая жена горячо желали иметь детей, но боги отказывали им в этом. Зато Дагнарус плодил незаконных отпрысков с небрежностью бродячего кота.
— И он удовлетворяет все свои желания, — тем же тоном добавил Хельмос.
— О чем ты говоришь? — спросил рассерженный король.
Хельмос глубоко вздохнул и сел напротив отца.
— Я говорю о том, о чем не хотел говорить; о чем, как я надеялся, мне никогда не придется говорить с тобой, отец. Мой брат не должен становиться Владыкой. Когда я назвал его непригодным, это не было случайным словом. Дагнарус ведет жизнь распутного человека. Он проводит вечера и ночи в пьянстве и кутежах в обществе сомнительных мужчин и женщин. Он успел сотворить столько внебрачных детей, что ими можно заселить целый город!
— Слухи, — заливаясь краской, возразил Тамарос — Сплетни завистников. Возможно, Дагнарус и позволяет себе играть в азартные игры и пьет несколько больше, чем следовало бы, но в юности я и сам наслаждался игрой в кости.
Хельмос покачал головой.
— Отец, он же почти неграмотен. Он едва способен нацарапать каракулями свое имя.
— Дагнарус участвует в дневных приемах, — возразил Тамарос. — Я несколько раз просил его высказать свои суждения, и он говорил мудро и справедливо. Никто не решится оспаривать, что Дагнарус — прекрасный воин и командир.
— В смышлености ему не откажешь, — согласился Хельмос— Он обладает природным умом и обыденным здравым смыслом. Я этого не отрицаю. В равной степени я не отрицаю его мужество воина и умение командовать солдатами в бою. Так пусть и ограничится этим, отец. Пусть он станет верховным командующим нашей армии. Но не давай ему, повторяю, отец, — не давай ему магическую силу Владыки! Не думаю, чтобы он всерьез хотел стать Владыкой. Ведь священная и подкрепленная клятвой обязанность Владыки — сохранять мир.
— Верно, — сказал Тамарос. — Первоначально мы так и думали. По крайней мере, я так думал. Возможно... возможно, я ошибался.
Встав из-за стола, Тамарос подошел к восточному окну кабинета, обращенному к горам. На дворе стояла поздняя осень. Солнце клонилось к западу. Его лучи цвета червонного золота упали на короля, позолотив всю его фигуру, словно он был статуей, олицетворяющей мудрость и долг. Королем, чье наследие тянулось сквозь время. Богоподобным королем из легенд.
Хельмос думал про себя: я буду хорошим королем. Но я не буду великим королем. Отец это видит. Хотя он и любит меня, это его огорчает. Что ж, я таков, какой есть. Таким меня сотворили боги, и я не могу измениться.
Заложив руки за спину, Тамарос повернулся к сыну.
— Я надеялся, что разделение Камня Владычества объединит расы, что мы научимся жить вместе в мире. Мои надежды оказались тщетными. Эльфы продолжают отхватывать себе наши приграничные земли, дворфы также завладели несколькими нашими поселениями, которые, по их утверждениям, были построены на их земле.
— Дворфы считают, что вообще вся Виннингэльская империя построена на их земле, — сухо заметил Хельмос.
— Считают, но я надеялся, что их устремления изменятся. Мне представляется, что Камень Владычества сделал другие расы сильнее и бесцеремоннее, а нас — слабее. Они думают, что, получив части Камня Владычества, могут безнаказанно нападать на нас. Наверное, мы действительно нуждаемся во Владыке Войны, который не только поклянется поддерживать мир, но в случае необходимости подкрепит клятву силой оружия.
— Если у нас появится Владыка Войны, что помешает эльфам, дворфам и оркам избрать своих Владык Войны? — с непривычным напором возразил Хельмос, вставая перед отцом. — Нет, отец, не будем разочаровываться в Камне Владычества. Будем верить в него и в богов. Просто ты ожидаешь слишком многого и хочешь, чтобы это произошло как можно быстрее. Твои мечты о мире исполнятся, но для их исполнения понадобится время. Мы постоянно общаемся с другими Владыками, учимся понимать друг друга и уважать чужое мнение. Только достигнув взаимного доверия, можно будет изменить представления, мешающие установить истинный мир.
— В твоих словах, сын мой, звучит мудрость, однако ты пока что не король. А я — король, и я должен делать то, что наилучшим образом послужит нашему народу и сейчас, и в будущем.
Солнце скрылось за горизонтом. В кабинет через окна вползли тени. Фигура богоподобного короля превратилась в фигурку старика, уставшего и придавленного множеством забот.
— Отец, успокой меня и скажи, что пока ты не обещал Дагнарусу своей поддержки в этом, — тихо произнес Хельмос.
Тамарос не ответил. Он отвернулся к окну.
Хельмос молчал. Тени в кабинете становились все гуще. Появился слуга, чтобы зажечь свечи. Хельмос подал ему знак, и слуга неслышно ушел.
— Я еще никогда в жизни не шел против твоих желаний, отец, — наконец заговорил Хельмос. — Но здесь я не встану с тобой на одну сторону. Я буду противиться избранию моего брата и сделаю все, что в моих силах, дабы помешать его замыслу.
Король по-прежнему молча стоял и глядел в окно.
— Отец, у Дагнаруса не будет причин обвинять в этом тебя, — добавил Хельмос. — Всю вину я возьму на себя. Ты публично заявишь о своей поддержке. Он не станет любить тебя меньше из-за моего отказа.
— Ты сделаешь то, что считаешь правильным, как я и учил тебя, — ответил Тамарос, но голос его звучал холодно. — Тем не менее мне больно быть свидетелем войны между моими сыновьями.
Хельмос молчал, борясь с желанием поддержать отца, однако он не мог идти против голоса сердца. Он знал, как решить спор в свою пользу; знал, что сказать, чтобы полностью опозорить брата и навсегда развенчать его в глазах отца. Но тогда пришлось бы говорить такие ужасные, гадкие и страшные слова, которые Хельмос не мог заставить себя произнести вслух. Он всерьез опасался, что нанесенный им удар может стоить отцу жизни. К тому же у Хельмоса не было настоящих доказательств. Источник сведений не отличался надежностью — просто одна из женщин Дагнаруса утверждала, что принц во сне бормотал что-то о магии Пустоты. Эта женщина пришла к Хельмосу, рассчитывая получить деньги за свое молчание. Отец откажется поверить в ее небылицы, и его нельзя будет за это упрекать.
Эту ношу Хельмос должен нести один.
— Прости меня, отец, — сказал он и вышел из кабинета.
Тамарос еще долго стоял в темноте. Слуга, обязанностью которого было зажигать свечи, подслушивал за дверью. Стычка между королем и кронпринцем настолько потрясла и ошеломила его, что слуга боялся входить в кабинет.
Гарет буквально валился с ног.
Весь день, с раннего утра и дотемна, был посвящен занятиям — его обязательным занятиям. Половину вчерашней ночи он посвятил совсем другим занятиям — тайным. Гарет не собирался засиживаться столь долго, однако он уже вступил на тропу открытий, будоражащих и не дающих покоя. И потому молодой послушник продолжал двигаться по этой тропе тайных знаний до тех пор, пока глаза не взбунтовались и не закрылись сами собой.