— Джорам, сын Анджи, ты обвиняешься в причастности к чародеям Темных искусств. Ты обвиняешься в том, что читал запрещенные книги...
Далчейз заметил, что черные глаза юноши снова обратились на Сарьона. Но на этот раз по взгляду Джорама было заметно, как он потрясен. А Сарьона снова оставило всякое присутствие духа, он виновато съежился и поник. Далчейз видел, как опустились широкие плечи юноши. Джорам вздохнул. Вздох был едва слышным, но в нем звучала такая невыносимая боль, что даже у циничного Далчейза дрогнуло сердце. Джорам отвернулся от Сарьона, опустил гордую голову. Черные волосы упали ему на лицо — юноше как будто хотелось навсегда укрыться за этой темной завесой.
— Джорам! Прости меня! — выкрикнул Сарьон и с мольбой протянул руки к подсудимому. — Я должен был им рассказать! Если бы ты только знал...
— Дьякон Сарьон! Вы забываетесь! — одернул его епископ Ванье резким, пронзительным голосом.
— Прошу прощения, ваше святейшество, — пробормотал Сарьон и съежился в своем кресле. — Это больше не повторится.
— Джорам, сын Анджи, — продолжал епископ, подавшись вперед. Он тяжело дышал, пухлые пальцы нервно теребили подлокотники кресла. — Ты обвиняешься в ужасном преступлении — ты вернул темный камень, проклятое творение сатаны, давным-давно исторгнутое из этого мира. Ты выковал оружие из этой демонической руды! Джорам, сын Анджи, что ты скажешь в свое оправдание?
Наступила тишина — не совсем бесшумная, но все же тишина. Тяжелое дыхание Ванье, судорожные вздохи Сарьона, шипение пылающих огненных колец — все это нарушало тишину, но не могло ее развеять. Далчейз знал, что молодой человек не станет отвечать. Он увидел, что огненные кольца сжимаются все теснее, и быстро отвел взгляд. Джорам скорее позволит прожечь себя насквозь, чем проронит хоть слово. Сарьон тоже понял это, вскочил на ноги и закричал. Дуук-тсарит в нерешительности посмотрел на Ванье, ожидая дальнейших указаний, — он не знал, насколько далеко следует заходить с применением огненных колец.
Епископ смотрел на Джорама с холодной яростью. Он уже открыл рот, но молчание нарушил совсем другой голос — голос, который разлился по напряженной тишине, словно масло по бурным волнам.
— Ваше святейшество, — сказал голос из темноты, — я не стал бы винить молодого человека за то, что он отказывается отвечать. В конце концов, вы ведь обращаетесь к нему, используя не настоящее его имя. «Джорам, сын Анджи». Ха! Кто это такой? Какой-то крестьянин? Вы должны назвать его настоящим именем, епископ Ванье, — и тогда он, может быть, соизволит ответить на ваши обвинения.
Этот голос потряс епископа Ванье сильнее, чем удар молнии с ясного неба. Хотя Далчейзу не было видно лица Ванье из-за яркого света, сияющего позади епископского трона, зато он видел, что голова под тяжелой митрой залилась потом, и слышал, как заклокотало сбивчивое дыхание в легких епископа. Пухлые руки Ванье вдруг обмякли, беспокойные пальцы мелко задрожали, а потом поджались к ладоням, словно лапки испуганного паука.
— Называйте его настоящим именем, — продолжал спокойный, ровный голос. — Джорам, сын Эвеньи, императрицы Мерилона. Или, может быть, вернее будет сказать — покойной императрицы Мерилона...
— Племянник, — произнес принц Ксавьер.
Он чуть кивнул красным капюшоном Джораму, шествуя мимо пленника, и остановился у подножия епископского трона. Теперь зал был полностью освещен. По приказу могущественных чародеев ввысь вознеслись шары света, источающие на собравшихся теплое золотистое сияние. Епископ Ванье не мог больше прятаться в тени. Все увидели его лицо и узнали правду. Далчейз схватился за сердце и подумал, что еще одного подобного удара не переживет. И пожалуй, мало кто пережил бы. Епископ Ванье попытался было оправдываться, но слова замерли на его устах под пронзительным взглядом Дкарн-дуук. В отличие от несчастного Сарьона, который настолько ушел в себя, что не разглядишь невооруженным взглядом, епископ начал пухнуть и раздуваться. По белой коже пошли алые пятна, со лба покатился пот. Он рухнул в кресло, загнанно дыша. Раздувшийся живот поднимался и опадал в такт дыханию, руки судорожно мяли красные одежды. Он буравил взглядом чародея, не издав ни единого звука. Принц Ксавьер в упор смотрел на Ванье, скрестив на груди руки, спокойный и уверенный в себе. Но между ними шла безмолвная битва. Воздух трещал и искрился от беззвучных заклятий нападения и защиты; каждый пытался понять, где предел знаний врага и как это можно использовать.
Стоя внутри магических кругов, Джорам — награда победителю в этом сражении — был так растерян и смущен, что Далчейз с трудом удержался от смеха, глядя на него. Как ни старался старый дьякон, но смешок все-таки сорвался с его губ. Понимая, что это больше похоже на истерику, Далчейз притворно закашлялся. Один из молодых Дуук-тсарит, конвоировавших пленника, пристально поглядел на него.
Теперь-то Далчейз понял, где он видел эти глаза, гордую посадку головы, повелительный взгляд. Мальчик был как две капли воды похож на мать. Джорам увидел истину в лице Ванье, как и все, кто находился в Зале, но, словно ища подтверждения, он медленно перевел взгляд на каталиста. Сарьон сидел, скорчившись на стуле и закрыв лицо руками. С той минуты, как здесь неожиданно появился Дкарн-дуук, он не поднимал головы. Ощутив, что юноша думает о нем, Сарьон обратил к нему несчастное лицо и посмотрел прямо в темные глаза, где застыл немой вопрос.
— Это правда, Джорам, — тихо, словно в зале больше никого не было, промолвил каталист. — Я знал это... давно. Так давно!
Он запнулся и потряс головой. Его руки дрожали.
— Я ничего не понимаю, — прохрипел Джорам. — Почему? Почему ты ничего мне не сказал? Во имя Олмина! — И с горечью добавил: — Я же верил тебе!
Сарьон застонал, раскачиваясь вперед-назад на холодном каменном стуле.
— Я хотел как лучше, Джорам! Ты должен мне поверить! Я... я ошибся, — заикаясь, пробормотал каталист и посмотрел на епископа. — Но я хотел как лучше. Ты просто не понимаешь, — продолжал он, и безумие в его голосе стало заметней. — Это еще не все...
— Конечно не все, племянник, — внезапно подал голос принц Ксавьер, обернувшись так порывисто, что красные одежды взвихрились вокруг него, словно языки живого пламени. Откинув капюшон тонкой рукой, чародей с интересом, изучающе посмотрел на Джорама. — Тебе посчастливилось принадлежать к нашей ветви семьи — твоей матери и моей. Именно поэтому тебя постигло такое несчастье. Если бы слабая кровь этого дурака — твоего батюшки — текла в твоих жилах, ты бы до сих пор прозябал в деревне и выращивал морковку.
Дкарн-дуук взмахнул рукой, и пламя, опоясывавшее Джорама, исчезло. Обессиленный и потрясенный, Джорам покачнулся и едва не упал. Но сумел удержать равновесие и устоять. «Он держится на одной гордости», — с восхищением понял Далчейз. Такое же восхищение отразилось на лице принца Ксавьера, который перевел взгляд на епископа Ванье.
— Юноша устал. Я полагаю, он сидел в тюрьме со вчерашнего вечера, когда его поймали?