Слуга появился вновь, с графином бренди. Откинув голову на шелковые подушки, Симкин заставил Марию поднести стакан к его губам и отпил глоток.
— Ах, мне уже гораздо лучше...
Мария убрала стакан.
— Еще глоток, моя дорогая...
Симкин привстал, взял стакан из рук каталистки, опорожнил его залпом и снова упал, обессиленный, на мягкие подушки.
— Можно мне еще немного, моя дорогая? — попросил он таким слабым голосом, каким умирающие сообщают о своей последней воле и завещании.
Каталистка снова наполнила стакан бренди. А леди Розамунда жестом призвала стул. По ее безмолвной команде один из стульев проплыл по воздуху и опустился возле кушетки, на которой лежал молодой человек.
— Что вы имеете в виду, Симкин? Какое ужасное испытание вам довелось пережить?
Симкин порывисто схватил ее за руку.
— Моя дорогая мадам, — сказал он. — Сегодня... — эффектная пауза, — чтоб я сгорел, сегодня меня арестовали! — Симкин закрыл лицо оранжевым шелковым платком.
— Благой Ол... Благие небеса! — воскликнула потрясенная леди Розамунда.
Симкин убрал платок от лица.
— Невероятная, чудовищная ошибка! Меня никогда еще так не унижали! И теперь я — в бегах, как какой-нибудь жалкий преступник! — Он откинул голову на подушки, в изнеможении и глубоком отчаянии.
— Преступник? — Тон леди Розамунды внезапно стал менее любезным. Она окинула взглядом простецки одетых Джорама и Мосию, мельком взглянула на старую, поношенную красную рясу Сарьона. — Альфред, — сказала миледи одному из слуг, быстро и решительно, — отправляйтесь в Три Сестры и скажите лорду Самуэлсу, чтобы немедля возвращался домой.
— Вы очень добры, мадам, уверяю вас, — сказал Симкин, приподнимаясь на слабых руках. — Но я очень сомневаюсь, что лорд Самуэлс сможет что-либо сделать. В конце концов, он всего лишь глава гильдии.
Лицо леди Розамунды заледенело.
— Милорд... — начала она.
— Ничем не сможет мне помочь, моя дорогая. Боюсь, это так, — сказал Симкин и печально вздохнул. Он снова откинулся на подушки, свернул оранжевый платок и аккуратно положил его поперек лба. — Нет, леди Розамунда, — продолжил Симкин, прежде чем миледи заговорила снова. — Если Альфред идет в город, прошу вас, направьте его к императору. Я уверен, тогда ужасное недоразумение прояснится и все встанет на свои места.
— К... к императору?!
— Да, конечно, — немного раздраженно сказал Симкин. — Надеюсь, Альфреду разрешено появляться в императорском дворце?
Лед леди Розамунды растаял от жара смущения.
— Признаться... Этого мы никогда не... Я имею в виду, мы были там на церемонии посвящения в рыцари, но...
— Что? У вас нет доступа во дворец? Чтоб я сгорел! — пробормотал Симкин и закрыл глаза, изображая самое безысходное отчаяние.
Во время этого разговора Мосия и Сарьон стояли в углу и чувствовали себя позабытыми и неуместными. Им было здесь чрезвычайно неуютно. Мосии внушило благоговейный страх все, что он увидел в волшебном городе. И люди этого города настолько превосходили Мосию во внешнем виде, манерах, культуре и образованности, что казались юному магу небесными ангелами. Он не принадлежал этому месту. Он не хотел здесь оставаться. Юноша видел, что Гвендолин и ее кузины улыбаются каждый раз, когда он что-нибудь говорит. Хорошо воспитанные девушки благородного происхождения изо всех сил старались не замечать его забавного деревенского выговора, но это им плохо удавалось.
— Вы были правы, отец, — с горечью прошептал Мосия, наклонившись к каталисту, пока Симкин разыгрывал свое представление. — Глупо было так стремиться в Мерилон. Давайте уйдем отсюда, прямо сейчас!
— Боюсь, это невозможно, мой мальчик, — со вздохом сказал Сарьон и покачал головой. — Кан-ханар проверяют не только тех, кто входит в город через Врата Земли, но и тех, кто отсюда уходит. Сейчас нам ни за что не позволят уйти. Мы должны делать все, что сможем, чтобы как-то пережить это.
— Пережить? — повторил Мосия, думая, что Сарьон шутит. Потом он посмотрел каталисту в глаза. — Вы это серьезно?
— Принц Гаральд предупреждал, что здесь нам будет грозить опасность, — мрачно напомнил Сарьон. — Ты ему не поверил?
— Признаться, нет... — пробормотал Мосия и, сузив глаза, посмотрел на Симкина. — Я думал, он все-таки преувеличивает. Я и представить себе не мог, что все будет так... так по-другому! Мы здесь чужаки! По крайней мере, некоторые из нас, — тихо добавил юноша, посмотрев на Джорама. Потом Мосия покачал головой. — Как у него это получается, отец? Он кажется частью всего этого, как будто он принадлежит этому месту! Даже больше, чем Симкин! Этот дурак всего лишь притворяется. Он знает это и старается привлечь к себе побольше внимания. Но Джорам... — Мосия беспомощно развел руками. — У него есть все, что есть у этих людей, — изящество, красота...
«Да, — подумал Сарьон, глядя на Джорама. — Он принадлежит...»
Молодой человек стоял чуть поодаль от Мосии и Сарьона, которые жались в уголке возле стены. Он не намеренно отделился от своих товарищей, но, если подумать, Джорам тоже чувствовал, что отличается от них. Гордо откинув назад голову, юноша смотрел на Симкина, и на его губах играла легкая улыбка, как будто они с Симкином вдвоем подшучивали надо всем остальным миром.
«Он принадлежит этому месту и теперь точно это знает, — с внезапной горечью подумал Сарьон. — Красота? Я ни за что не назвал бы его красивым — такого угрюмого, холодного, отстраненного, каким он был. Но посмотрите на него сейчас! Конечно же, во многом он переменился благодаря влиянию этой девушки. Какой мужчина не становится красавцем, когда его окутывает волшебство первой любви? Но все же есть нечто большее. Он брел в темноте, пытаясь выбраться к свету. И здесь, в Мерилоне, свет осиял его и согрел его душу.
— Что он станет делать, — печально думал Сарьон, — если когда-нибудь узнает, что этот свет лишь прикрывает темноту, еще более мрачную, чем та, в которой он блуждал прежде?»
Каталист покачал головой. Он почувствовал, что Мосия тянет его за рукав, и мысли его вернулись к нынешнему затруднительному положению.
Домашние слуги леди Розамунды, которые, так сказать, дружными рядами уверенно маршировали вперед, вдруг остановились посреди дороги. Симкин лежал, развалясь, на кушетке и вяло стонал о «плахе и виселице, колодках и дыбе» — что вовсе не улучшало настроения хозяйки дома. Леди Розамунда парила в воздухе в центре гостиной и явно не знала, что делать дальше. Слуги стояли поодаль, некоторые — с чайными чашками, зависшими перед ними в воздухе, другие — с графинами бренди или с чистыми простынями, и все неуверенно поглядывали на свою госпожу, ожидая ее приказаний.
Кузины Гвендолин, Лилиан и Мажори, отошли в дальний угол гостиной. Девушки знали, что и они тоже нежеланные гости в этом доме. Гвендолин стояла рядом с Марией, каталисткой, и старалась не смотреть на Джорама, но ее взгляд постоянно поворачивал в ту сторону. Очаровательный румянец исчез с лица девушки, когда события обернулись таким ужасным образом. Однако бледность была ей к лицу ничуть не меньше. Голубые глаза казались необычайно огромными и блестели от слез, прелестные губы дрожали.