Гвендолин испугалась и попыталась отстраниться, но Джорам удержал ее.
— Пусти, пожалуйста, позволь мне уйти, — слабым голосом сказал она, пряча лицо. Гвен боялась снова взглянуть на него, боялась, что он прочтет в ее глазах то, что было так ясно видно.
Джорам еще крепче сжал ее в объятиях. Кровь бурлила в ее теле, Гвен раскраснелась от внутреннего жара и содрогалась от внезапного озноба. Она чувствовала, как его тепло окружает ее, его сила привлекала и одновременно пугала. Гвен подняла голову, чтобы заглянуть ему в глаза и попросить отпустить ее...
Но она ничего не сказала. Слова так и не слетели с ее губ, потому что губы Джорама слились с губами Гвен, и все слова исчезли, утонули в водовороте сладостной боли.
Наверное, Олмин все-таки не слышал молитв влюбленных. Если бы слышал, он позволил бы им навеки остаться в благоухающем саду, в объятиях друг друга. Но младший господин Самуэлс перестал кричать, хлопнула дверь, и Гвен, покраснев до корней волос, поспешно высвободилась из объятий Джорама.
— Я... Я должна идти, — пролепетала она и отступила, пошатываясь, в испуге и смятении.
— Подождите, одно только слово! — быстро сказал Джорам, шагая к ней. — Если... если... что-нибудь случится и я не получу свое наследство, будет ли это что-либо значить для вас, Гвендолин?
Гвендолин посмотрела на него. Девичье смущение и нерешительность растаяли в отчаянном, страстном желании, которое она почувствовала во взгляде Джорама. Ее любовь нахлынула и заполнила эту пустоту, как магия мира вливается через каталиста в волшебника.
— Нет! О нет! — воскликнула Гвендолин, бросаясь в объятия Джорама. — Неделю назад, и даже вчера утром я могла бы ответить иначе. Еще вчера я была девочкой, которая играла во влюбленность. Но этой ночью, когда я узнала, что могу потерять тебя, я поняла, что это не имеет никакого значения. Папа говорит, я еще молода и забуду тебе, как забывала других. Но он ошибается. Что бы ни случилось, Джорам, — пылко сказала девушка, прижимаясь к нему, — ты навсегда останешься в моем сердце!
Джорам склонил голову и ничего не сказал. Ему было так хорошо, что он боялся потерять это ощущение. Если он потеряет Гвендолин — он умрет. Но... он должен сказать ей. Он обещал Сарьону, обещал самому себе.
— Ты нужна мне, Гвендолин, — хриплым голосом произнес он, мягко высвобождаясь из объятий девушки, но не выпуская ее рук из своих. — Твоя любовь для меня — дороже всего на свете! Дороже жизни... — Он замолк, откашлялся, потом продолжил: — Но ты ничего обо мне не знаешь, не знаешь моего прошлого...
— Это не важно! — сказала Гвендолин.
— Подожди! — Джорам стиснул зубы. — Послушай меня, пожалуйста. Я все расскажу тебе. Ты должна понять. Понимаешь, я — Me...
— Гвендолин! Немедленно иди в дом!
Цветущие кусты зашуршали, и появилась Мария.
Обычно приятное и добродушное лицо каталистки побледнело от гнева, когда она увидела смущенную, взволнованную девушку и бледного, взъерошенного молодого человека. Увидев Марию, Джорам выпустил руку Гвендолин, слова застыли у него на губах. Мария схватила девушку за руку и повела прочь, осыпая упреками.
— Но ты ведь не расскажешь папе, Мария? — услышал Джорам голос Гвендолин, долетевший до него вместе с ароматом фиалок. — В конце концов, это ты убежала и оставила меня одну. Я не хочу, чтобы папа сердился на тебя...
Джорам стоял и смотрел им вслед, не зная, благодарить или проклинать Олмина за столь своевременное вмешательство.
Роща Мерлина была культурным центром Мерилона. Ее сотворили, чтобы почтить память великого волшебника, который привел свой народ из Темного мира Мертвых в этот, мир Жизни. А теперь эта роща стала собранием искусств, и сердцем ее была гробница волшебника. Гробницу окружало кольцо дубов, столетиями хранивших покой Мерлина. От подножия дубов до самого надгробия простирался ковер пышной зеленой травы. Трава была очень мягкая, по такой приятно ходить. Возле гробницы всегда было тихо и спокойно — может быть, потому люди редко сюда захаживали.
За пределами кольца дубов раскинулась сама роща. Живые изгороди из прекрасных вьющихся кустарников роз, с цветками всех цветов радуги, образовывали гигантский лабиринт вокруг гробницы. В этом лабиринте располагались небольшие амфитеатры, в которых художники рисовали, актеры разыгрывали пьесы, клоуны устраивали представления и изо дня в день играла музыка. Вряд ли кто-то мог бы потеряться в лабиринте — заблудившись, гуляющие могли просто пролететь над верхушками живой изгороди. Но это считалось нечестным. Высокие белые акации возвышались над изгородью. Друиды каждый день изменяли их форму, превращая в фантастических проводников по лабиринту. Сам лабиринт тоже каждый день менялся. Одним из развлечений для посетителей рощи было пройти лабиринт насквозь. Деревья «подсказывали» верное направление. То, что лабиринт всегда выводил к гробнице, считалось его слабым местом. Многие аристократы обращались к императору с протестами, заявляя, что гробница устарела, выглядит некрасиво и угнетает своим видом. Император обсуждал этот вопрос с друидами, но они упорно отказывались это изменить. Поэтому просвещенные посетители никогда не доходили до центра лабиринта. Только неопытные новички да приезжие, вроде Мосии, шли к самой гробнице.
Полевой маг издалека увидел кольцо дубов, и его потянуло туда. Могучие деревья напомнили Мосии о покинутом доме на краю леса. Подойдя к деревьям, Мосия заметил гробницу и вошел в священный круг, преисполнившись благоговейного почтения. Юноша приблизился к усыпальнице легендарного древнего волшебника и положил руки на каменное надгробие, созданное с любовью и скорбью. Это было надгробие из белого мрамора, очищенного магией — так, чтобы никакой другой цвет не нарушал безупречной чистоты камня. Надгробие было четырех футов в высоту и шести в длину и, на первый взгляд казалось очень простым, без каких-либо украшений.
Мосия почтительно пробормотал молитву, чтобы умилостивить духи мертвых, и провел рукой по гладкой поверхности надгробия. Во влажном воздухе рощи мрамор был теплым, от него исходило ощущение глубокой печали. Мосия внезапно догадался, почему веселые гуляющие избегали этого места.
Юноша узнал и понял это чувство — печаль и тоску по дому. Хотя старый волшебник по собственной воле покинул родной для него мир, чтобы привести людей сюда, где они могли жить, не опасаясь преследований, этот мир так и не стал для Мерлина домом.
— Его бренные останки погребены здесь. Хотел бы я знать, где обретается его дух... — пробормотал Мосия.
Молодой человек пошел к изголовью надгробия, все так же ведя рукой по поверхности гладкого мрамора. И вдруг он почувствовал под пальцами какие-то углубления. Значит, на надгробии все же что-то вырезано! Мосия медленно обошел вокруг гробницы, чтобы солнце не слепило ему глаза, и присмотрелся к надписи, выбитой на камне. Он разобрал имя волшебника, написанное древним витиеватым шрифтом, и еще что-то, чего Мосия не смог прочесть. И еще... Под надписью было еще что-то...