Я сурово одернул себя: «Это всего лишь мимолетное увлечение! Вы встретились в странном, необыкновенном месте, при необычных обстоятельствах. Мало того — до меня она ни разу в жизни не видела мужчин примерно одного с ней возраста». С моей стороны было бы нехорошо пользоваться этой ситуацией. Ей понадобится надежный друг в том новом мире, куда она отправится. Я стану таким другом. И если, после того как она повидает сотни и тысячи других мужчин, которые будут искать ее благосклонности, Элиза все равно будет благосклонна ко мне — что ж, тогда я буду весь к ее услугам.
Всего лишь обычный каталист в толпе таких же, как я…
Сарьон толкнул меня под столом своим костлявым коленом, и этот пинок сразу вернул меня к реальности. Я увидел, что Гвендолин и Элиза усаживаются за стол, Элиза — напротив Сарьона, а Гвендолин — напротив своего мужа. Пока женщины занимали свои места, Джорам учтиво встал. Мы с Сарьоном последовали его примеру. Потом мы снова сели.
— Отец, вы прочтете молитву? — спросил Джорам. Сарьон поразился — ведь в прошлом Джорам вовсе не был религиозным. И в самом деле, когда-то Джорам ругал Олмина, обвиняя его в трагических обстоятельствах своей жизни, хотя на самом деле винить следовало жадных и амбициозных людей.
Мы склонили головы. Мне показалось, что с той стороны, где сидел Тедди, послышался приглушенный смешок. Но больше никто ничего не услышал.
— Олмин, благослови и сохрани нас в это темное и опасное время! — произнес Сарьон. — Помоги нам объединить усилия и победить ужасных врагов, которые желают осквернить и уничтожить твои великолепные творения. Аминь.
Элиза и Гвен тоже пробормотали: «Аминь», а я произнес это молча. Джорам ничего не сказал. Подняв голову, он бросил на Сарьона такой злой взгляд, который поразил бы моего господина в самое сердце, если бы он заметил. К счастью, каталист ничего не заметил, потому что разглядывал сидящую напротив Элизу.
— Ты очень похожа на свою бабушку, моя дорогая, — сказал девушке Сарьон. — На императрицу Мерилона. Ее считали прекраснейшей женщиной Тимхаллана. И она действительно была одной из красивейших женщин в королевстве. — Он повернулся к Гвендолин: — А другой, конечно, была твоя мать.
Гвендолин и Элиза зарделись от комплиментов. Элиза попросила Сарьона рассказать об императрице, ее бабушке.
— Папа никогда не рассказывает о том, что было раньше, — пожаловалась девушка. — Он говорит, что прошлое в прошлом и думать о нем бессмысленно. Я читала разные книги, и о Мерилоне тоже, но это совсем другое. Мама мне рассказывала кое-что, но немного…
— Она рассказала тебе, как спасла нас от Дуук-тсарит, когда мы в первый раз явились в Мерилон? — спросил Сарьон.
— Нет! Мама, это правда было? Расскажешь?
Гвендолин улыбнулась, но и она тоже видела, как ее муж посмотрел на Сарьона. Она призналась, что рассказчик из нее плохой, и предложила послушать отца Сарьона. Каталист приступил к рассказу. Элиза слушала очень внимательно, а Гвендолин смотрела в тарелку и притворялась, что ест. Джорам ел молча, уставившись в пространство.
— Симкин превратился в тюльпан, — закончил рассказ Сарьон, — и очутился в букете, который держала в руках твоя мать. Он уговорил Гвен сказать стражам у ворот, что мы все — гости ее отца! Вот так нас благополучно впустили в Мерилон, хотя мы считались преступниками и скрывались от властей. Конечно, Гвен солгала, но я верю, что Олмин простил ее, потому что ею двигала любовь.
Сарьон мягко улыбнулся и посмотрел на Джорама. Гвендолин подняла голову и тоже обратила взор на мужа. Он послал ей ответный взгляд, и снова я заметил, как разошлись мрачные тучи, витавшие над ним. Любовь, которая зародилась в тот давний день, до сих пор была жива, ее тепло хранило и согревало всех нас.
— Мама! Ты настоящая героиня! Как романтично. Но расскажите мне еще про этого Симкина, — попросила Элиза.
Сарьон явно почувствовал себя неуютно. Я непроизвольно взглянул на плюшевого медвежонка, который дрожал то ли от предвкушения, то ли от сдерживаемого смеха. Сарьон открыл рот. Не знаю, что он собирался ответить Элизе, но в это мгновение Джорам с мрачным видом отодвинул тарелку и встал из-за стола.
— Хватит сказок на сегодня. Как я понял, у вас была особая причина появиться здесь, отец. Давайте пройдем к очагу, и вы нам об этом расскажете. Оставь тарелки, Гвен, — добавил он. — У отца Сарьона на Земле важные дела, мы не станем задерживать его надолго. Но сегодня, конечно, вы с Ройвином можете остаться у нас.
— Спасибо, — промямлил Сарьон.
— Джорам, убрать со стола — это совсем не долго, — нервно сказала Гвендолин. — Вы с отцом Сарьоном идите к очагу, а мы с Элизой и Ройвином…
Тарелка выскользнула из ее дрожащих пальцев, упала на каменный пол и разбилась.
Мы все замерли, почувствовав, что это дурное предзнаменование.
Меч лежал у его ног, словно труп, словно воплощение прегрешений каталиста.
«Рождение Темного Меча»
Элиза принесла веник и вымела осколки.
— Мы с Ройвином займемся тарелками, мама, — негромко сказала она. — А ты останься с папой.
Гвендолин не ответила, только кивнула. Она подошла к Джораму, обняла его и положила голову ему на плечо. Он порывисто прижал ее к себе, наклонился и нежно поцеловал жену. Темные волосы Джорама смешались со светлыми волосами Гвендолин.
Я вытер стол и отнес тарелки к мойке. Элиза тем временем выбросила осколки тарелки в мусорную корзину, а потом наполнила корыто горячей водой из котла, который висел над огнем. Она ни разу не взглянула на меня, полностью сосредоточившись на работе.
Я представил себе, что она должна сейчас чувствовать — угрызения совести, раскаяние. Дочь Просперо хотела увидеть прекрасный новый мир. В глубине души она была уверена — именно для этого мы сюда и явились. Для того, чтобы забрать ее с собой. Она хотела уйти и увидеть чудеса, о которых разве что читала в книгах. Но только сейчас девушка вдруг поняла, как огорчатся ее родители, если она уйдет. И решила, что никогда их не покинет.
Но ей и не придется с ними расставаться. Они уйдут вместе с нами. Эта мысль подбодрила меня.
Джорам убедился, что Сарьон удобно устроился возле очага, а потом сел сам — по-видимому, на свой любимый стул. Гвендолин устроилась рядом с мужем, достаточно близко, чтобы можно было дотянуться до него.
На столиках возле каждого стула лежало по нескольку книг, а на столике возле Гвендолин стояла еще корзинка с клубками домашней пряжи и самодельными вязальными спицами, и еще одна корзинка, со штопкой. Женщина по привычке потянулась к рукоделью, но тут же взглянула на отца Сарьона и, со вздохом отставив корзинку обратно на столик, сложила руки на коленях.
Все молчали, словно вдруг онемели, только это молчание было живым — мысли летали от одного к другому, на лицах сменялись выражения, глаза вспыхивали и говорили без слов. Каждый из присутствующих в этой комнате вынужден был преодолевать барьер — барьер времени и расстояния, страха и недоверия и, для моего господина, еще и глубокой печали.