Кеша отличался изрядной сообразительностью и подвижным умом, но порой впадал в странный ступор, погружался в себя и подолгу сидел с отсутствующим видом, словно пребывал где-то очень далеко. В такие минуты Лили не на шутку пугалась. Ей казалось, что в глазах мальчика можно увидеть тень другого, гораздо более взрослого, но бессловесного существа. Существа, с которым невозможно найти общий язык, потому что такого языка просто не существует…
Между прочим, книга тоже была о конце света. Вернее, о человеке, стоящем у конца времен. Но насколько же страшнее и хуже оказалась реальность! Юная Лили уже поняла, что так всегда и бывает.
Книга и цветок сменили семерых хозяев. Теперь они принадлежали старому Лео. Он еще помнил прежнюю жизнь. Тогда он был мороженщиком. Подумать только: продавал детишкам замороженное молоко и фруктовые соки! Стояли жаркие денечки, и парочки валялись на траве. В парк приходили буколические бабульки и кормили лебедей, плававших в пруду, а голуби садились на спину старого коня, которого звали Бен. Жизнь текла своим чередом, и у Лео дела шли неплохо. Он продавал мороженое, и часто под вечер на всех желающих не хватало порций. Эта маленькая, но очень злая шутка судьбы наложила на его воспоминания неизгладимый отпечаток.
Но вообще-то Лео был добрым стариком и давал книгу с цветком любому, кто хотел прикоснуться к старине и не боялся расстроиться. Он намекал, что книга таит в себе волшебство и однажды цветок оживет.
Лили знала, что это сказка для отчаявшихся, но иногда ей действительно снилось, как цветок оживает… Она просыпалась со слезами на глазах и не могла вспомнить оттенков сновидения; оставалось только ощущение тепла, света, тихой нежной музыки, не существовавшей наяву, и любви, сиявшей будто маленькое солнце. Его лучи касались закрытых глаз – и слепые прозревали, и черные сердца начинали кровоточить, и земля оттаивала, выпуская на волю зеленые ростки…
Что касается огня, то он принадлежал всем. Он горел в Пещере сколько Лили себя помнила. Иногда совсем тускло, перебегая от лучины к лучине; иногда – по праздникам – так ярко, что становились различимыми самые дальние закоулки укрытия.
…Внезапно Лили осознала, что Кеша ведет себя слишком спокойно. Повернула голову – так и есть. То же необъяснимое состояние отрешенности, тот же взгляд, устремленный во внутренний космос. Тени, скользящие в зрачках… Восковое лицо… Замедленное, почти незаметное дыхание… Цветок неподвижно лежал на его ладони.
И вдруг мальчик сказал:
– Он уже близко.
– Кто? – спросила Лили, у которой отчего-то пересохло в горле.
– Бабай. Бабай уже близко, – сказал Кеша удивительно печально.
От его обреченного вида у Лили защемило сердце. Она схватила мальчика на руки и начала его целовать, приговаривая:
– Ну что ты, глупенький. Бабай не придет. Бабай приходит только к плохим деткам, а Кеша хороший…
Слеза скатилась по его щеке. Он не сопротивлялся. Такая теплая и ласковая мама… Он положил ей голову на плечо. Он не хотел ее огорчать, не хотел видеть, как она плачет. Он чувствовал ее нарастающий страх, как свой собственный. Можно было отгородиться от источника страха непроницаемой стеной. Спрятаться… на время.
Кеша закрыл глаза. Но напоследок прошептал так тихо, что Лили не услышала:
– Бабай придет ко всем.
Несмотря на молодость, у Локи был обширный опыт. Он предполагал, что приручить аборигенов будет непросто. Обычно на это уходили дни и недели. Случалось, правда, что он освобождался всего за несколько минут. Точку в неудавшихся переговорах ставил Громобой. Окончательно и бесповоротно. После него редко оставалась работа даже для Тихой Фриды.
Но такие эпизоды Локи считал своими откровенными провалами. Этот город он искал слишком долго, рисковал слишком многим – и многое потерял по пути. Так что на сей раз он не собирался ошибаться.
Поэтому он заранее присматривал себе место, где можно было бы устроить временное пристанище. На первый взгляд проблем с жилплощадью не возникало – вымерший город предоставлял огромный выбор. Но Локи отличался специфическим вкусом. Он не был избалован, нет. На худой конец, он мог бы переночевать и в снегу, что и проделывал неоднократно. Однако миты с их примитивными умишками напрямую связывали качество логова и статус его владельца. Следовало поддерживать это заблуждение, раз уж он хочет добиться от них повиновения и преклонения.
На глаза долго не попадалось ничего подходящего. Поразмыслив, он отверг чудом уцелевшую башню, которая торчала из развалин, словно черный восставший фаллос, перфорированный узкими бойницами. Грозная башня впечатляла одной своей высотой – она господствовала над окружающим пейзажем, возносясь метров на пятьдесят и напрямую воплощая идею превосходства. Но Локи правильно рассудил, что сооружение, по всей видимости, держится на соплях, а каждый раз совершать опасные и трудные восхождения ради сомнительного удовольствия наблюдать за ползающими внизу дикарями было бы глупейшей тратой времени и жизненной энергии.
Вскоре подвернулась другая крайность – зияющие пасти подземных гаражей, наполовину занесенные снегом. Излюбленные места престарелых суперанималов, которых тянуло на покой. Те устраивали себе надежные логова в подобных норах, превращая их в удобные для обороны катакомбы с несколькими хорошо замаскированными запасными выходами. Однако, на взгляд Локи, это слишком уж смахивало на добровольные преждевременные похороны. Нет, он пока не торопился залечь под землю. Ночь, распахнутая на все четыре стороны, и ледяные просторы все еще манили его. Их беззвучный зов он ощущал постоянно, и единственным ответом могло быть движение. Бездействие и застой порождали неизъяснимую мучительную тоску. И если движение невозможно, тогда оставалось одно «лекарство» – вой. Долгий протяжный вой. Куда более жуткий, чем тоскливые песни митов. И даже волки замолкали…
Некоторое время Локи внимательно присматривался к зданию с шестью колоннами на фасаде и настолько мощными стенами, что оно устояло после взрывов, до основания разрушивших соседние дома. Лишь кое-где провалилась крыша. Над колоннами сохранилось рельефное изображение – что-то вроде герба со звездой, солнцем и колосьями. Наверняка имелся и подземный этаж. Гранитный цоколь смахивал на крепостной вал. Было видно, что строили на века.
Не иначе тут располагалось гнездышко прежних властителей. Так почему бы не поддержать традицию? Страх перед властью неистребим, он засел слишком глубоко, отпечатался в генах митов и передается из поколения в поколение.
Однако кажущийся парадокс состоял в том, что Локи вовсе не желал возвращения прежнего порядка и возрождения цивилизации мягкотелых кретинов, впустую растративших достояние предков, не сумевших распорядиться невиданной мощью и скатившихся до массового самоубийства.