Даже зная, что он одержим демоном Боли, она не могла понять, как он мог наслаждаться столь варварскими действиями.
— Посмотри на меня, — гаркнул он.
— Я смотрю, — надтреснуто прошептала она.
— Посмотри мне в лицо.
Он натянул штаны и застегнулся.
Это действие вывело ее из напоминающего транс состояния. Постепенно ее взгляд заскользил вдоль тела мужчины. Его пупок был окружен едва заметными волосками — как она могла не заметить этого раньше? — а на торсе отчетливо выступали рельефы мышц, как доказательство его нечеловеческой силы.
Сотрясающая ее дрожь усилилась, когда она достигла его лица. Легкая небритость оттенила его челюсть, заостряя черты, заставляя его выглядеть во сто крат опаснее.
Он хмуро взирал на нее, грозно раздувая ноздри при каждом вдохе.
— Я же сказал тебе оставаться в моей комнате.
Его глаза, обычно напоминавшие полированный оникс, приобрели красный оттенок. Мерцали. Пульсировали. Девушка сглотнула.
— Я не могла…
— Уходи!
— Не смей так со мной разговаривать. Понятно?
— Уйди. Пожалуйста, — прошептал он.
Когда он стал пред ней вот так: тяжело дышащий, сердитый, окровавленный, словно только что вернулся с поля брани, она утратила… что бы там она не чувствовала миг назад. Отвращение? Смущение? Удивление?
«Я хочу нарисовать его таким», — подумала она.
Он был образцом красоты. Темный, напоминающий смесь корицы и меда, с глазами как солнце во время затмения — столкнувшийся с ним человек не знал бы, что ему делать: то ли смотреть, не отрываясь, то ли немедленно отвести взгляд.
Однако более всего заинтриговала ее его татуировка. Эта бабочка, с раскинутыми в полете крыльями, наполовину покрывающая его грудь и шею, она словно смотрела на Данику, подзывая ближе.
Столь угрожающая и грубая, почти злая, а все же сейчас она выглядела… нежной. Раскрашенная кожа поблескивала смесью рубина, оникса и сапфира. Обычно такие остроконечные, точно из стали выплавленные крылья неким образом смягчились.
«Я видела это раньше», — подумала она. — «Я рисовала это раньше»
Ведь правда? В этом было нечто до крайности знакомое, будто бы всего остального не хватало, чтобы свести ее окончательно с ума. Может быть, это потому, что она видела татуировки на других воинах. В определенном месте каждый носил отметину, отличающуюся индивидуальным цветом. У Мэддокса она была на шее, у Люциена — на груди. Аэрон же был покрыт ними с головы до ног.
Даника осознала, что тянет дрожащую руку, отчаянно желая ощутить Рейесово клеймо, узнать каково оно на ощупь. Горящее и рельефное? Или прохладное и гладкое?
Он отпрыгнул назад, врезаясь в стену, широко раскидывая руки, чтоб устоять прямо. Натолкнулся на раковину, лежавшее на ней мыло упало на пол. Пам.
— Не прикасайся ко мне, Даника.
Ее щеки залила краска стыда, а рука упала вдоль тела.
— Извини, — пробормотала она. — Мне жаль.
«Тебе стоило быть умнее. Он сам не свой сейчас, так что будь осторожна»
— Не извиняйся, — ответил он, доставая из-за раковины полотенце и нагибаясь, чтобы вытереть кровь. — Мне жаль, что ты наблюдала это. Пожалуйста, просто…вернись в мою комнату. Пожалуйста. Я вскоре приду к тебе.
Требование прозвучало бессвязно, доказывая, что он находился на грани.
— Я помогу тебе прибрать. Я…
— Нет!
Он выкрикнул слово так громко, что она поежилась. Проклятье! Куда девалась ее храбрость? Где данная клятва никогда не отступать в сражении?
Едва эхо стихло, Рейес замер и торопливо произнес:
— Мне жаль. Опять. Ты не сделала ничего плохого, просто предложила помощь. Но я всегда сам убираю за собой, и не позволю пачкать твои драгоценные ручки.
Драгоценные? Ее-то? В его тоне не было ни капли сарказма, абсолютная искренность.
Он отвернулся к ней спиной, возвращаясь к уборке.
— Пожалуйста, Даника. Уходи.
Она поняла, что он стыдился своего поступка. А она не знала, что сказать, чтобы успокоить его. Не знала, как самой успокоиться.
Даника тихонько попятилась из комнаты. Она не отрывала глаз от Рейеса, который по-прежнему возился на полу, убирал, все еще избегал ее, пока не ударилась плечом о дверной косяк, и ей пришлось-таки выполнить его просьбу. Выйдя в коридор, девушка прижалась к стене. Дрожь сотрясала все ее тело.
Она хотела найти Эшлин, поговорить с кем-то, кто был бы в состоянии понять ее, но подруга уехала вместе с Мэддоксом и остальными этим утром. Эшлин должна слушать разговоры, так она сказала, и это удивило Данику. Как всегда стоящий горой за нее Мэддокс позволил подобное. Пойти ли ей обратно в спальню, как приказал Рейес? Или остаться и подождать его? И то и другое ей нравилось, но по разным причинам. Уйдя, она получит время, чтобы прийти в себя, подумать. Оставшись, она получит шанс увязаться за Рейесом, когда тот отправиться говорить с Торином о ее семье.
«Признайся. Ты переживаешь за Рейеса. Ты хочешь вновь его увидеть»
Девушка осталась.
Прошло пятнадцать минут, звуки шаркающих ног, текущей воды и чертыханья наполняли ее слух. Странно, но нетерпение стояло в сторонке, пока ее мысли кипели и бурлили, грозясь вырваться наружу.
Она должна была принять важные решения.
Ее долгом было позднее связаться со Стефано, и данный ей небольшой мобильник уже прожигал дыру в ее кармане. Что он сделает, если она так и не позвонит? Что она хочет, чтобы он сделал? Из-за заботящегося о всех ее потребностях Рейеса все… усложнилось.
Ох, она по-прежнему жаждала отмщения. Если она узнает, что Аэрон убил-таки ее бабушку, она вернется в его камеру и, не колеблясь, срубит ему башку. Но что если он не убивал бабулю Мэллори?
«Не смей оставлять надежду», — прошептал голос Рейеса в ее голове, несмотря на то, что оба они знали, какой вероломной может оказаться надежда.
Сможет ли она позволить Ловцам ворваться в его дом, захватить жильцов, причинить им вред, запереть и в конечном итоге уничтожить? И Рейес не станет исключением. Они хотят убить его, ненавидят его. А она не сможет предупредить его, потому что таким образом предупредит и остальных — это полностью разрушало ее цель сохранить Рейеса в здравии, что было единственным принятым ею решением.
Так она решила в глубине души. Сейчас… Что ей предпринять? Она находилась меж двух огней, стояла на заборе, не имея ни единой подсказки насчет того, в какую сторону спрыгивать. Пусть что-то произойдет, и тогда она склонится в одну сторону. Затем нечто другое случится, и она наклонится в противоположную.
— Даника
От звука Рейесового голоса она моргнула и открыла глаза. Когда она успела их закрыть? Он оказался перед ней, этот воин, который так смущал ее. Он привел себя в порядок, казалось, что он стер свои эмоции, вместе с кровью. Его лицо было непроницаемо, и все же ее сердце затрепетало, как и всегда в его присутствии.