Он протянул руку к следу, но не коснулся его.
— Мужчина… возможно, солдат… или разбойник, которому повезло с добычей. Возможно, вчера утром…
Тирта оглянулась на хижину, подумала о планах отдыха для пони. Стоит ли тут задерживаться, имея ясное доказательство, что они не одни? Она взвешивала возможности, когда снова заговорил сокольничий:
— У него были неприятности.
Тирта увидела, как раздуваются его ноздри под шлемом. Он указал на пригнутый куст. Тирта заметила там движение. Снова любители падали — жирные мухи, которые и в низинах собираются на гниль.
Увядшие листья куста покрыты засохшей кровью, она пятнами лежит и на земле.
Держа в руке игольник, сокольничий бесшумной походкой пограничника направился к кусту. Тирта колебалась, не зная, идти ли за ним. Ясно, что здесь прошел раненый. Разбойник, ослабевший от раны, может выстрелить из засады. Она удивлялась, почему ее спутник сразу пошел по следу. Или считает, что этот незнакомец — такой же сокольничий, заблудившийся и нуждающийся в помощи?
Стоя в тени большого куста, Тирта сосредоточилась на мысленном поиске. Она и раньше проделывала это в дороге, чтобы убедиться, что не идет навстречу опасности, и ей казалось, что с каждым разом ее скромные способности усиливаются.
Но сейчас девушка ничего не обнаружила.
Тирта вернулась туда, где они оставили пасущихся пони. Быстро привела сопротивляющихся животных, оседлала их, укоротила повод, чтобы он был под рукой. Проделав это, принялась разглядывать долину, в которой они разбили лагерь. Небольшой ручей вытекает из ключа меж двух скал. Он холодный, как лед. Вероятно, рожден тающим снегом. И вскоре скрывается в густой зелени. Здесь весна начинается рано.
Под кустами — россыпи цветов, и Тирта видела вьющихся над ними пчел. Эта долина — чаша обновленной жизни среди пустоты скал. Девушка сбросила плащ, чтобы высвободить руки, натянула лук и застыла с высоко поднятой головой, как вилорог-часовой, прислушиваясь.
Журчание воды, жужжание пчел, пони, которые листьями с кустов утоляют голод, — это все, что она услышала. Шагов сокольничего или других настораживающих звуков нет. Ничего тревожного.
Но вот неожиданно появился ее спутник. По-прежнему оружие у него в руке, а лицо — то, что видно из-под шлема, — напряженное и холодное. Тирта к этому времени понимала его, как, может, ни одного другого человека, и ощутила исходящий от него холодный гнев.
— Нашел?.. — Она решила, что не позволит ему относиться к себе так, как он привык относиться к женщинам, — как к низшим существам. То, что ждет их на этой спорной территории, они должны встречать вместе.
— Идем, если хочешь! — ей показалось, что в голосе его слышится презрение и подозрительность.
Он вынужден служить ей, временно, но относится к ней как к чему-то незначительному. Держа лук взведенным, она пошла за ним.
Были и другие пятна крови, над которыми вились мухи. Потом они достигли противоположного края кустов. Перед ними оказалась широко открытая полоса местности, похожей на луг. В дальнем конце ее стояла лошадь, взнузданная и оседланная, с такими украшениями, какими пользуются жители Долин. Это не горный пони, а торгианец: знаменитые лошади, каждая из которых стоит годового урожая целого поместья. Лошади эти небольшие и внешне не броские, но известны своей выносливостью, скоростью и стойкостью. И поэтому вполне заслуживают такой высокой цены.
Торгианец стоял над телом, лежащим в истоптанной траве, и когда они вышли из кустов, он оскалил зубы и сделал несколько шагов навстречу, словно собираясь напасть. Тирта слышала, что таких лошадей готовят и для битв, и стальные подковы на их передних копытах обрушиваются на пешего врага.
Девушка пыталась направить торгианцу успокаивающую мысль, как поступала с пони. Она видела, что сокольничий таким же способом пытается усмирить беспокойную рассерженную лошадь. Потому что от нее исходил не только страх, но и гнев, эту эмоцию было легко распознать.
Лошадь дважды опустила голову, толкая мордой тело в траве. Потом, легко обогнув лежащего, поскакала в нападение. Тирту встревожило и удивило, что она не смогла успокоить животное своей мыслью.
Должно быть, лошадь сильно рассержена, она на грани безумия. Но девушке не хотелось стрелять, и она была уверена, что и спутник ее не подумает свалить торгианца стрелой.
Тирта вложила все силы в попытку успокоить животное. Торгианец свернул, теперь он устремлялся не к ним непосредственно, а начал метаться по лугу взад и вперед, преграждая им доступ к телу. Они стояли на месте, сконцентрировавшись, пытаясь передать мысль, что они не причинят вреда — ни самому коню, ни тому, кого он защищает.
Бег коня сменился шагом, потом торгианец остановился, фыркнул, грива его упала вперед, полуприкрыв глаза. Он принялся передним копытом рыть землю, так что клочья дерна полетели в стороны.
Хотя они оба молчали, казалось, Тирта и сокольничий могут обмениваться мыслями без слов. Они одновременно, плечом к плечу, направились к возбужденной лошади. Сокольничий опустил руку, ствол его ружья был направлен в землю. Тирта не убрала лук, но и не натягивала тетиву.
Торгианец снова фыркнул, попятился. Гнев его сменился неуверенностью. Критический момент, когда он готов был слепо напасть на них, миновал.
Шаг за шагом, все время стараясь посылать мысль о своей доброй воле, двое подходили, а лошадь отступала. Наконец она отошла в сторону и позволила им приблизиться к человеку, который лежал лицом вниз в окровавленной траве. На нем кожаная одежда всадника с низин, поверх нее кольчуга. Она была отремонтирована чуть большими по размеру кольцами, но все же в гораздо лучшем-состоянии, чем сейчас можно найти на рынках. Голова обнажена, шлем откатился в сторону. Но лица не видно, только черные волосы. Человек лежал на животе.
Одна его нога в засохшей крови, кровь на шее и на плече. Сокольничий наклонился и перевернул его.
Тело повиновалось, застывшее, словно замороженное.
Лицо молодое — какой бывает молодость у Древних — и искажено предсмертной агонией — Но поразило Тирту, заставило удивленно ахнуть то, что она увидела на груди, поверх кольчуги. Не мертвец ее удивил. Она слишком часто видела смерть, и в гораздо худшем обличье.
Но ни у кого из мертвецов не видела она такого металлического знака, как герб на церемониальной одежде. Она увидела ястреба с раскрытым клювом — знак своего Дома. Дом Ястреба. Но она и есть Дом Ястреба! Кто это незнакомец, надевший знак, который составляет все ее наследство?
Она наклонилась, разглядывая его, надеясь увидеть хоть какое-то различие в гербе. Но знаки Дома — гордое и ценное достояние каждого клана. Скопировать такой знак и носить его — неслыханное дело.
— Твой родственник? — голос сокольничего звучал холодно и оценивающе.
Тирта покачала головой. Невозможно отрицать наличие этого знака. Может, его принес какой-нибудь беженец из Карстена, потом знак был украден, продан, просто отдан? Но знак Дома с головой ястреба ни за что не будет отдан! Об этом даже подумать невозможно!