– Только костёр, чёрт побери, только костёр!
Не хватало мне быстрой и мгновенной смерти! Вот костёр – другое дело. Долго горит, времени много. Может, чего и случится? Меня поддержало большинство, я получил ещё одну отсрочку.
Между тем, шутки шутками, а горка дров продолжала стремительно расти. Костерок должен был получиться на славу. Весть разнеслась по всей деревне, и каждый норовил приложить свою руку к этому благородному занятию. Мне же хотелось, чтобы вокруг всего этого дела было поменьше спешки и побольше торжественности. Именно об этом я и попросил старичка.
– Твоё сожжение будет выполнено в самых лучших наших традициях. Не надо думать о нас плохо.
Как же мне о вас думать? Зажарят сейчас невиновного человека, и концы в воду.
Куча дров превысила количество, необходимое для зажарки одного человека, и представляла сейчас сооружение, на котором можно было бы приготовить жаркое из целого слона.
Утешение, что всё это приготовлено для одного меня, было слабым.
Наконец, когда жители сочли костёрчик достаточным, чтобы жертва ни в чём не могла обвинить их, началось сооружение конструкции, напоминающей помост. Он венчал всю эту кучу Дров и предназначался опять же для меня одного. Работа спорилась, видимо, ожидаемое зрелище было целым событием для такой маленькой деревушки.
Я было хотел, чтобы меня сожгли развязанным, но, получив категорический отказ, прекратил всякие попытки спасения.
Может быть, мгновенная смерть была бы лучшим избавлением от тех мучений, что я испытывал. Тело практически ничего уже не чувствовало. Одна большая судорога.
Но нужно было принимать все как есть. Костёр сложен, помост закончен. Ко мне приблизилась группа людей, одетых, соответственно случаю, в белые балахоны. Словно сговорившись, заплакали женщины, но на их лицах я не заметил ни одной слезинки, одно любопытство.
Белые балахоны затянули какую-то нудную песенку, подняли меня на руках высоко над собой и торжественно понесли к костру. Проплывая мимо жителей, я видел, что они склоняются в низких поклонах, присоединяясь к плачу. Дети стали бросать мне на грудь охапки живых цветов.
Похороны были поистине великолепны.
Если бы меня так хоронили после моей смерти, я бы не имел ничего против. Но сейчас это было несколько непривычно.
Меня занесли наверх и бережно опустили на помост, заваленный цветами. Белые балахоны спустились вниз и присоединились к провожающим меня в последний путь жителям. Откуда ни возьмись в их руках появились факелы.
– Последнее слово! Последнее слово! – раздались крики из толпы.
Если это относилось ко мне, то я не имел ничего против. Любая секунда отсрочки могла принесли мне спасение. Только я не представлял, откуда оно может появиться.
– Народ требует, чтобы ты сказал своё последнее слово, – крикнул старичок.
Ну, если всё-таки требует, я готов. Я собрал всю оставшуюся во рту влагу и смочил пересохшее горло.
– Люди!
Мой возглас был похож на писк охрипшей курицы. Так не годилось. Если уж умирать, то так, чтобы о тебе потом слагали песни. Насколько мне позволяли моё лежачее положение и стягивающие меня верёвки, я прокашлялся, и теперь мой голос был похож на трубный глас Господа:
– Люди! Принимая эту смерть, я хочу, чтобы она послужила благому делу прославления вашего божества!
Я подождал, пока затихнут взрывы плача, и продолжил:
– Я также хочу, чтобы вы все закончили свою жизнь в подобном огне и чтобы некому было развеять ваш пепел по ветру…
Плач затих, и послышался лёгкий ропот. Но я не обращал на это никакого внимания. Каждый получал то, что заслужил.
– … Вы все будете гореть в вечном аду, на сковородках, а над вами будут стоять дьяволы с вилами и тыкать в ваши…
Крик ярости заглушил мои слова, и боюсь что собравшиеся пропустили самое интересное Толпа всколыхнулась, и послышались крики:
– Зажигай!…
– Огня!…
Огня, огня! Несут огонь! Белые балахоны, вскинув факелы, бросились к костру и подожгли его с четырёх сторон. Толпа восторженно взвыла, а я перевернулся на спину и уставился в синее-синее небо.
Ну что за жизнь? Всего лишь набор вполне известных и обыденных ситуаций, в которые попадает ни один, так другой человек. А что касается меня, что ж, смерть и для меня была смертью. Только ради чего эта смерть?
Сухие дрова внизу костра весело трещали, и запахло дымом. Мне стало припекать бок, и я перевернулся на другой.
Это было не от того, что я хотел быть зажаренным равномерно, просто со стороны деревни послышался стук копыт. Хоть какое-то развлечение. И может быть, чем чёрт не шутит?
Лошади встали на дыбы почти перед костром. Жители деревни упали на колени и прижали свои лбы к земле. Дым мешал мне разглядеть гостей, но по отношению жителей я понял, что это имеет какое-то отношение к их божеству. Дышать стало совсем невозможно, и кашель скрутил мои лёгкие. Пятки неприятно обдало жаром, и я подтянул ноги под себя. Но и в центре костра было не лучше. Я почувствовал, как уже покрываюсь хрустящей корочкой, словно рождественская индейка.
Где-то там, далеко, раздался свист, и мою шею охватила верёвочная петля. Мало того, что меня зажаривают, меня хотят ещё и повесить, это уж слишком. Я вцепился ногами в выступающий дрючок и напряг шею. Но силы были не те. Верёвка потянула меня за собой, в самое пекло. Тонкие бревна, уже частично подпалённые, обломились под моим весом, и я свалился прямо в алые языки пламени.
Волосы на теле моментально вспыхнули, голова превратилась в раскалённый шар, оставшаяся одежда добавила неприятностей, а верёвки обволокли меня горящими кругами.
Невыносимая боль вперемешку с ужасом выключили моё сознание.
Голоса доносились откуда-то из темноты небытия. Они мешали и не давали покоя уставшему и больному телу. Но звук оказался таким настойчивым, что не слышать было просто невозможно…
– Он будет жить?
– Он должен жить, моя госпожа!
– Он не похож на того человека!
– Огонь, моя госпожа.
– Почему он очутился где-то в лесу, среди сброда?
– Может быть…
– Мне не нужны твои "может быть"! Почему ты не нашёл его раньше?
– Мы искали его, моя госпожа, но…
– Запомни, если он умрёт, то его место займёшь ты.
– Я всё понял, госпожа.
– Моя госпожа, не забывай этого!
– Да, моя госпожа!
Голоса исчезли. Как хорошо в тишине и вечном мраке. Но как мешает эта боль. Она разлилась по всему телу… Нет, снова в ночь… Во мрак спокойствия…