— Лейтенант!.. Не спи…
Поправляю ухо. Голос в голове отчасти прав. Я, когда хочу быстро заснуть, вспоминаю особо опасные случаи из служебной жизни.
— Я слушаю вас. Назовитесь. У вас есть имя?
— Значит, не узнал.
— Мне для протокола надо.
— А-а… Если для протокола только. Мое имя… Выключаю плеер. Если предположение верно, то голос в мозгах исчезнет. И я не сумасшедший. Голоса не слышно. Включаю плеер.
— …балуешь, лейтенант? Кому нужна информация, мне или твоему отделу? Если не перестанешь отсоединяться, то…
Отключаю плеер. Делаю десять приседаний, пару раз отжимаюсь. Больше настроения нет. Показываю стекольному отражению язык. За спиной затихают полковники. Им впервые приходится воочию наблюдать за работой сотрудников засекреченного во всех отношениях отдела “Пи”.
Голос не подает признаков жизни, из чего делаю вывод — я совершенно нормален. Ненормальна кассета. Генералу слышится одно, полковникам другое. Всем остальным третье. А мне везет больше. Со мной разговаривают.
Подключаемся.
— Старший лейтенант Пономарев на плеере!
— Ну ты сволочь, Пономарев. У тебя совесть есть?
— Здесь вопросы задаю я. Назовите себя и место, с которого вещаете. Але, вы меня хорошо слышите?
— Слышу, — отвечает после некоторого раздумья голос. — А ты, лейтенант, другим стал. Зазнался?
— Не понимаю вас. Если хотите сотрудничать со следствием, сообщите место передатчика. Прием!
— Место хорошее. Санитары, правда, звери. Но я не обижаюсь.
Кажется, я слегка ахаю.
— Догадался, наконец, кто? — Голос хихикает.
— Не может быть. Как же так? Вы?
— А ты думал — мозги запарились?
— Откуда вы…
— Оттуда же, откуда всегда. Подожди минуту, санитарки за неважно чем пришли.
В ухе слышится грохот металлической посуды, кряхтенье и женское ворчание.
— Я на месте. — Голос возвращается. — Какие новости, лейтенант? Судя по тону, очередные неприятности? Или задание слишком таинственное? Баобабова далеко? Привет передавай. Слышал от доверенных лиц — бронежилет новый прикупила?
— К черту бронежилет! — взрываюсь я. Полковники заслоняют грудью спящего генерала. Кто знает, что в голове у старшего лейтенанта, болтающего с пустотой. — Каким образом вы со мной разговариваете? До ближайшего телефона двадцать шагов и толпа полковников.
— Сие таинство мне неизвестно, — признается Садовник. — Звоню тебе в кабинет, а меня напрямую соединяют. Значит, так судьбой прописано. Лейтенант, у меня мало времени. Да и мелочь заканчивается. С мелочью в нашем департаменте тяжело. Боятся, что глотать и выносить будем. Давай о главном. О работе.
Упираюсь лбом в стекло. В том, что Садовник нашел меня в трудную для отдела “Пи” минуту, ничего удивительного. Он нам всегда помогал как мог. Денег, правда, не давал, но морально постоянно находился на нашей стороне. Другой вопрос, каким образом голос Садовника слышен только при включенном плеере? С той самой кассеты, на которую будто бы записаны так называемые песни с летающего над аэропортом пустого “Ту”.
— У нас довольно критическая ситуация. Самолет в небе неуправляемый. Команда отсутствует, пассажиров нет. На запросы не отвечает, садиться не собирается. Но ваше присутствие не требуется. Лечитесь на здоровье.
В голове шорох раздумий.
— Самолет? Тушка?
Я ничего не говорил Садовнику о марке аппарата. А газеты в психушках читать запрещают.
— Думаешь, откуда знаю? — В голове возникает вопросительный знак. — Забыл, лейтенант, кем я до больницы работал? Мне по штату положено все знать. Дело твое пустяковое. Сам разберешься. Верю в тебя и отдел, моими трудами созданный. Я ведь, собственно, по другому поводу звоню. Пономарев! — В ухе явственно слышатся тоскливые нотки. — Лесик! Вытащи меня отсюда! Надоели утки, санитарки, манная каша и придурки. Вокруг ни одного нормального человека.
— Вы ж такой всесильный, — намекаю на членство в неофициальном правительстве Земли.
— Мы можем многое, но не все. Ты ж сам мент, понимать должен. Психушка — учреждение неприступное. За взятки не выпускают, а по уму не лечат. В общем так, лейтенант, монетки заканчиваются. И время. Идут за мной.
В голове шум борьбы, пыхтенье, звуки укусов и лягания. В какой-то момент Садовник прорывается к телефону:
— С самолетом просто. Смотри вокруг, лейтенант. Внимательней смотри. Решение в твоих глазах. И не вся правда в голове. Что ж вы, гады, так больно…
Хруст костей и длинные гудки. На пятом гудке приходит тишина, и почти сразу в ухе возникает музыка. Нечто невозможно тягучее и всепроникающее. Тихие колокольчики, грустная волынка и очень неприятный голос, жалующийся на жизнь:
— Где же ты, где? Машенька ясная? Где же ты, где? Машенька прекрасная?
Не успевает нудная песня дойти до финала, где находится та, кого ищут, как музыка обрывается, и голос, не Садовника, а совершенно чужой и незнакомый, даже мороз по спине, с глубоким продыхом шепчет в ухо:
—Кто?
С трудом вырываю из уха наушник, швыряю плеер на пол. Трескается пластмасса, разлетаются детали.
— Генерал ругаться будет. — Полковник Чуб на корточках собирает остатки некогда рабочего музыкального приспособления. — Вы не волнуйтесь. Мы все прошли через это. Два музыкальных центра, восемнадцать плееров. Это последний. Хорошо по мозгам дает, да? Почище стрельбы в тире. А вам что прислушалось?
Ничего не отвечаю. Не могу прийти в себя. Все перемешалось: Садовник, Баобабова, музыка, генеральский плеер.
— Где мой напарник?
— Напарница? Прапорщик Маша на взлетном поле. Ведет стрельбу по низко летящим целям. Если точнее, пытается сбить преступный самолет. Хотите посмотреть?
Как стреляет Машка, я видел не раз. Но на самолет, о котором столько разговоров, взглянуть стоит.
— От меня не отставать, особо не высовывайтесь, геройствовать не торопитесь. У нас здесь снайперов полно. На всякий случай. Иногда постреливают, так что не обращайте внимания. Ребята пальцы разминают.
Следую за полковником. Снайперам действительно не лежится на месте. Раза два рядом с головой пролетают пули. Полковник на стрельбу не обращает внимания — знает, что в своих солдаты не стреляют. Без особого, конечно, приказа.
Выходим на смотровую площадку. Вот оно — взлетное поле. Русское взлетное поле. Широта для души и самолетов.
К сожалению, полюбоваться стрельбой Баобабовой не получается. Израсходовав боекомплект, Машка пялится в небо.
— Верткий, зараза, — сообщает она, облокачиваясь на перила. — И наглый. Над самой головой специально летает, а попасть не могу. Сейчас на новый круг пойдет. Хочешь попробовать? — Баобабова занимает у полковника патроны, перезаряжает пистолет и сует мне в руки. Я отказываюсь. Головой работать надо, а не огневой мощью.