Проницательный взгляд сощуренных глаз Герасима выхватывал из окружающей обстановки только самые важные моменты. Американца, кусающего за неимением другой еды собственные губы. Инструментальный ящик. И смятые пустые сигаретные пачки, которые я притащил с Милашки, чтобы не засорять подотчетную технику лишним мусором.
– Мм, – наконец нарушил молчание Герасим.
– С глазу на глаз переговорить? Говорите, – согласился я, подталкивая смущенного Боба в сторону Геры, – Только без мордобития и национальных упреков.
– Мм, – пообещал третий номер и, подцепив Боба под локоток, завел его за мусоропровод. Говорят, что все мусоропроводы сходятся в один, гигантский мусоропровод, который через соседние государства идет к самой Арктической свалке. Также говорят, что эти самые соседние государства тайно откачивают часть мусора и сжигают его в своих топках. Тайно-то зачем. Попросили б по хорошему. Поделились. Россия страна большая, этого добра хватает.
Чего только не говорят?!
Второй и третий номера команды спецмашины за номером тринадцать вышли из-за мусоропровода через час. Герасим, непривычно молчаливый. И Боб, непривычно нервный.
– Мм, – кивнул мне Герасим, направляясь к выходу.
Оглядываясь на американца, который с ходу двинулся к инструментальному ящику, я поплелся за третьим номером. Герасим если говорит, то знает, о чем говорит. Сказано, оставить янкеля наедине с проблемой, значит так и надо сделать. Хоть опасно его одного оставлять, натворит дел, но иного пути нет. Так решил мозг команды, и не мне с ним спорить.
Предъявив удостоверения спасателей старушкам из зеленого патруля, и получив «добро» на проход через заслон, мы с Герасимом забрались в Милашку, чтобы из кабины руководить спасательной операцией. Герасим сразу скрылся в спальном отсеке, готовить новые умные мысли.
– Зачем бабушек к работе привлекла? – строго спросил я Милашку, усаживаясь на место водителя и руководителя, – За это начальство по головке не погладит.
– Они сами напросились, – пробасили динамики, – Умоляли дать им работу поопасней и поответственней. Да вы не переживайте, командор. Я им скамейки поставила, и мешок семечек из запасов американца выставила. Все при деле, все довольны.
– Ну-ну, – журить спецмашину надо, но не слишком строго, – Ты, случайно, не слышала, что Герасим Бобу наговорил?
Спецмашина подразделения 000 никогда не отличалась любознательностью. Ничего не слышала, ничего не видела. Уединившиеся за мусоропроводами микрофоны руками прикрывали, камеры жвачкой залепляли.
– Это меня как раз и беспокоит, – признался я, – Атмосфера в команде напряженная. Один из членов экипажа оставлен с ценным оборудованием. Что он там без нас наворотит?
– Если командор желает, можно взглянуть на панораму подъезда.
Командир не только желал, но и требовал этого. Иначе, что это за командир.
– Третий монитор в пятом ряду, – подсказала Милашка место действия, – Только резкость наведу. Мама заводская!
В дыму и пламени, в радуге от брызг противопожарной безопасности, работал, не жалея себя, простой американский индюшатник Роберт Клинроуз. Его обнаженное по пояс тело наливалось буграми мышц, и потная кожа блестела в неоновых лампах. Стиснув запломбированные американскими врачами зубы, прищурив закапанные русскими контактными каплями глаза, трудился во славу подразделения 000 интернациональный герой.
То и дело меняя ржавые полотна на ножовке по металлу, Роберт, язык не поворачивается называть его Бобом, Клинроуз вгрызался в твердый сплав лифта. Железная стружка неукротимым потоком лилась из-под ножовки. Казалось, не будет ей ни конца, ни края. Но гордый американец, осознав, что может лишиться работы, спасал свое благополучие. А вместе с ним и застрявших в лифтовой шахте несчастных.
– Ай да молодец! Ай да чей-то сын! – зацокал я восхищенно, – Ай да Герасим! Это ж, какие мозги надо иметь, чтобы заставить янкеля выполнять месячную норму за два часа? А американец тоже хорош. Правда, Милашка?
– А кто вам в ящик ножовку подсунул? – запросила свою долю хвальбы спецмашина.
Пообещав Милашке подмести полы в кабине, я продолжил наблюдение.
Из подъезда, напугав до полусмерти зеленый патруль, вылетел Боб и заколотил по переднему бамперу:
– Трос давай! – через шумопоглощающие бронированные стекла долетел его сильный голос.
Милашка быстро высунула конец троса. Американец, не дожидаясь, пока спецмашина ослабит барабан, бросился обратно в дом. Милашку сдернуло с места, чуть не прижав к стенке зеленый патруль, но она вовремя справилась с ситуацией и отпустила трос на свободу.
– С ума сошел, – прокомментировала она действия второго номера, – Так можно и переднюю подвеску в клочья разнести.
– Специалист работает! – со знаньем дела констатировал я, – Сейчас ему, главное, не мешать.
На мониторе было видно, как ловко второй номер закрепляет на створках лифта трос тройным американским узлом. Не уверен, но точно также привязывали к дверным ручкам своих лошадей далекие американские предки Боба. Те самые, которые гоняли по прериям коров и индейцев.
Боб снова показался у подъезда. Связь-каска перевернута козырьком на затылок, лицо в саже и металлической стружке, руки в кровавых мозолях. Меньше надо было продуктовые сумки таскать.
– Вира! Вира! – закричал Боб, от волнения переходя на родное американское наречие. Потом вспомнил, где находится, и исправился, – По малу!
– Дергать что ль? – вытянув передние камеры, поинтересовалась Милашка моим мнением.
– А что еще остается делать? – лучший способ уйти от возможной ответственности ответить вопросом на вопрос.
Спецмашина подразделения 000, проскрежетав всеми десятью гусеницами по асфальту и шестнадцатью колесами по газонам, рванула с места так, словно хотела незаметно скрыться с места преступления.
Но далеко уйти, а точнее сказать, умчаться, ей не позволили обстоятельства.
Толстенный трос напрягся как струна, жилой небоскреб затрещал, и, мгновение спустя, все пространство вокруг нас заполнила густая пыль и треск раскалываемого камня.
Милашка вспомнила инженера, который ее придумал. Я вспомнил более высокоразвитое существо, обитающее, предположительно на облаках. Герасим ничего не вспоминал, потому, как в спальном отсеке не было окон.
Как только видимость стала достаточной, чтобы выяснить, упал дом, или скоро упадет, я высунулся из бокового окна, готовясь высказать американцу все, что я про него думаю. Но не пришлось.
Небоскреб, что явилось для меня приятной неожиданностью, стоял на своем месте. Даже не треснул. Только в том месте, где красовался парадный вход с колоннами, зияла огромная дыра, из которой испуганно выглядывал в полном составе зеленый патруль, включая трех, неопределенного возраста, граждан и большую черную муху.