– Мм, – Гера ткнул палец в центр распечатанного списка.
– Это не наше дело, третий номер. Мало ли чей скелет хранится в шкафу Объекта. Может он ее дальний родственник. А что? Нормальное имя для родственника. Элвис. У меня так собаку на даче зовут.
– А по Объекту что-нибудь есть? – Боб пытался делать два дела сразу. Наклеивать на пострадавшую нашатырные пластыри и заглядывать через плечо командира на показания.
– Есть. Налоги не заплачены. Деньги на счету отсутствуют. Молодость проходит, а счастья в жизни так и не появилось.
Второй номер вздохнул, жалостливо посмотрел на бывшую соотечественницу и даже шутливо подергал ее за нос. Потревоженный Объект, поняв, что ее раскололи, с воем бросилась на грудь второго номера. Нечего сказать, повезло парню. Утром сырки плавленые кушал, а сейчас вот с девушкой общается.
– А кому сейчас легко? – постарался я успокоить пострадавшую. – Нашим, российским женщинам тоже не сладко. Попробуй, посиди целый день перед окошком, мужа, по сберкассам шляющегося, поджидая. Припрется вечером с полным дипломатом брюликов, сиди всю ночь пересчитывай. Тяжела жизнь русских честных налогоплательщиц. Гера, будь добр, расскажи гражданке о трудном быте российских женщин.
Пока сердобольный сибиряк в холодящих сердце подробностях трепался о трудностях, я дочитал показания и пришел к неутешительному выводу. Объект, а именно Мура Демина, находится на грани между жизнью и смертью.
– И спасти ее может только ампутация.
Последние мысли я произнес вслух, хоть и тяжело мне было это сделать.
Мура Демина мгновенно отлепилась от Боба, перестала слушать Герасима, прекратила швыряться камнями в Директорского пингвина и пялиться на пускающую через вентиляционные коллекторы праздничные метеорологические зонды спецмашину. Дернула так гордо головой, схватила меня, лучшего командира российских спасателей, за майорские погоны, заглянула в глаза и тихо спросила:
– Фазе, мазе лав ю бразе?
– Можно, – ответил я, сверясь с карманным справочником хирурга, – В вашем положении можно все, но стоит ли? Вот вам и наш третий номер скажет, лучше жить без рук и ног, чем платить вмененный, подоходный, социальный, демократический, дорожный, спасательский и прочий налог. Извините, конечно, за грубый каламбур. Да вы не волнуйтесь. У нас прекрасные анестезионные пластыри. И ножовки хорошо наточены. Ржавчину соскребем обязательно. Вы ничего не почувствуете. Так что прощайтесь с родственниками, оставляйте на всякий случай завещание, если, конечно, есть что завещать и, вперед. Третий номер, подготовьте инструменты и хирургический стол. Боб, проведи с журналистами пресс-конференцию. Милашка, отметь в черных самописцах самоотверженную работу экипажа и закругляйся в столярном отсеке.
Тяжело, очень тяжело резать человека, которому уже ничего в жизни не светит. Но такова наша работа. Мы каждый день встречаемся с беспощадной смертью. Иногда она обманывает нас, и мы не получаем медалей. Но иногда, когда повезет конечно, мы обманываем смерть. В результате у лучшей команды спасателей новые ордена, а у Объектов новые протезы.
– Гера, помнишь того профессора?
– Мм?
– Точно, того самого. У которого в результате нашего хирургического вмешательства только рука одна и осталась. И ничего, живет. Подключили к аппаратуре жизнеобеспечения, и живет. Работает на благо страны, задачники для младших классов составляет. Уважение и почет имеет. Только, зараза, карандаши быстро ломает.
Мура Демина нас не слышала. Тряслась мелкой предоперационной дрожью. Скорее всего Боб перепутал пластыри и прилепил ей медикамент от желтой лихорадки. А может и яд начинал действовать по закону "второго дыхания". Есть, есть такое дыхание. Вроде человек оклемался, на ноги поднялся, а тут бац – "второе дыхание" и раз, в последний путь с оркестром.
– Мы ее теряем! – захрипел второй номер, через каждую минуту просвечивающий стетоскопом пострадавшую. – Пульс не просвечивается, сердцебиение не просвечивается, внутренние органы тоже не просвечиваются, но сморщиваются и какие-то белые коротышки с крылышками вокруг порхают.
Российские просвечивающие стетоскопы и не такое высвечивают.
– Что имеем, не храним. Потерявши плачем. Милашка, что-нибудь траурное.
"На ковре из желтой плитки, в маячке простой. Умирала у бассейна Мура Демина…".
– Мыша, прекрати ерничать. Человека спасаем, не на металлолом тебя сдаем. Совесть иметь надо.
Под звуки печального маршам "Мне приснилось небо России" мы общими усилиями затащили уже распухшее тело Объекта на выдвинутый из переносной аптечки хирургический стол. Закрепили руки и ноги зажимами, на случай чтоб лишний раз не дергалась, если оживет.
– Мм? – Герасим в связь-медицинском респираторе смотрелся не то чтобы смешно, но забавно.
– Ампутированные части будем скидывать в бассейн. Все равно загажен. Местные дворники уберут.
– Мм? – интересно, а Гера в респираторе может заснуть?
– Резать? Резать будем там, где тоньше. А тоньше… вот здесь. Согласен?
– Мм.
– Не бабу, Гера. Женщину с большой американской буквы. Мне ее тоже жалко. Но надо. Была в нашем послужном списке рука профессора, теперь будет и голова актрисы. Не бог весть что, но почетно.
Занеся руку с зажатой в ней лазерной пилкой, я на секунду замешкался. Глаза прищуривал, чтобы не забрызгало. И в этот момент за спиной раздался прямо нечеловеческий крик.
Нечеловечески кричал пингвин. Размахивая сачком, которым он гонял змей, Директорский любимчик несся на всех ластах к месту хирургического подвига.
– Чего это он? – второй номер Роберт Клинроуз, завершивший только что отпечатывать на портативной ядеропечатной машинке текст завещания Объекта, отложил в сторону аппарат и расставил руки. Только так можно поймать несущегося на всех ластах пингвина. Кто не в курсе, можно конспектировать.
– Нарвался, – предположил я, хотя и знал, змеиный яд на глупых птиц не действует. Жира много.
Директорский любимчик затормозил о Боба, втиснулся между Объектом и лазерной пилкой, растопырив при этом коротенькие крылья. Нечеловеческий крик, понятное дело, не прекращался.
– Что тебе, голубоглазый? – пингвины, по последним данным российских орнитологов прекрасно понимают ласковую речь.
Ясно, что ничего из сказанного пингвином я не понял. Я ж не орнитолог.
– Гера, о чем чирикает этот прекрасный экземпляр? Что значит частит? Ты больше всех с ним общаешься, вот и разберись. У нас Объект под анестезионными пластырями вздувается.
Третий номер команды, а также по совместительству лучший мозг человечества и первейший друг Директорского пингвина задал глупой птице пару наводящих вопросов, переспросил непонятное, уточнил неразборчивое.
– Мм, – Гера чесал под мышкой так, что треск стоял, – мм. Мм!