На до мной сидела Зинаида, рядом, свесив на колени голову, дремал Мустафа.
Девушка сняла с моего лба мокрую тряпку, намочила в кувшине, отжала и положила на место, принося холодное облегчение разгоряченному телу.
– Мус, он очнулся.
Ангел вздрогнул, растопырил глаза, дошел до сказанного и окончательно проснулся.
– Ну и напугал ты нас, подопечный. Думали, что кранты тебе пришли. Мы то с похмелья проснулись, ни в жизнь больше пить не стану, глядим, а ты валяешься на полу. Горячий, словно кирпич из камина. Кожа пузыриться, волосы сами по себе опаливаются. Перепугались не на шутку.
Ангел аккуратно поправил под моей головой кусок соломы и продолжил, внимательно осматривая тело:
– Ты три дня без памяти провалялся. Толи помрешь, толи нет? Тут уже за нами приходили какие-то. Посмотрели на тебя, рукой махнули и ушли. Сказали, если поправишься, то счастливчик. Голову отрубят, и все.
Я попытался улыбнуться, но из этого ничего путного не вышло. Губы превратились в сплошную, не растягивающуюся корку.
– Вот я про чего говорю, – хранитель набрал в ладонь воды и осторожно полил на губы. Влага медленно стекла сквозь полураскрытый рот, – Ты сейчас больше похож на рождественскую индюшку. Только яблок не хватает. Эх, сейчас бы эту индюшку, да сюда.
Голос Мустафы исчезал, проваливался в темноту, пока спокойная, прохладная ночь полностью не окутала меня.
Провалялся я довольно долго. Иногда приходил в себя, немного пил и снова забывался. Сны ко мне больше не приходили. Ровное, не тревоженное спокойствие.
По словам Мустафы, встал на ноги я ровно через неделю. Заботливая Зинаида раздобыла где-то тупую бритву и на сухую, терпеливо выслушивая мои ругательства, соскоблила с подбородка отросшую щетину.
– Вот теперь ты хороший мальчик, – довольно оглядывая окровавленное, исполосованное, но относительно чистое лицо, проговорила она, – Хоть на свадьбу.
– Или на плаху, –подшутил ей ангел. Веселые у меня друзья, нечего сказать.
Народу в тюрьме убыло. За то время, пока я находился в спячке кого-то отпустили, кого-то отправили на исправительные работы. А некоторых попросту лишили жизни. С законом шутки плохи во всех мирах и государствах.
О нас не забывали. Раз в день к нам подходили, как бы их обозвать, проверяющие, интересовались сколько мне осталось на этом свете. Потом сообразив, что я выкарабкался, интерес ко мне, как к потенциальному мертвецу исчез. Остался только чисто профессиональный. Когда парня можно вести на эшафот?
Так что скучными проведенные в городской тюрьме дни не назовешь.
И в один прекрасный день, когда я свободно, а главное самостоятельно, передвигался по помещению, за нами пришли.
– Эй, вы, трое! Следуйте за нами.
– А позвольте спросить, куда? – поинтересовался Мустафа, но вразумительного ответа не получил.
По дороге ангел поведал, что обычно всех дезертиров ведут сначала в местное отделение военного трибунала. Разбираются, что да как. А потом уже в зависимости от тяжести вины выносят приговор. Или мешок на шею и в воду, или петлю на шею и на дерево. Можно подумать, большая разница.
– А самое обидное, – говорил ангел, – Что никого не волнует, в самом деле ты дезертир или просто пьяный солдат, не вовремя попавшийся под руку городского караула.
– Выкрутимся, – небрежно отмахнулся я.
В самом то деле. Сколько раз казнили нас, вешали и рубили головы. Но всегда случалось что-нибудь, спасающее нам жизнь. Я надеялся, что и на этот раз все обойдется благополучно.
Городской военный трибунал представлял собой сидящих за просторным столом вояк всех мастей, званий и возраста.
Нас выстроили перед ними. Руки, естественно, связаны, в спину тычутся острые мечи. На всякий случай.
– На сегодня последнее дело?– седой солдат, по виду аж генерал, раскрыл толстую книгу и, приткнув ее поближе к глазам, зачитал :– Военнослужащие обязательной срочной службы второго месяца демобилизации. Количество – три. Звание – рядовые. Заслуги перед отечеством – никаких. Что скажет обвинение?
Обвинителем оказался молоденький человек с трясущимися от волнения руками.
– Побег с поля боя. Предательство города – отца. Подрывная работа против империи Ее Величества. Гнусные замыслы свержения существующего порядка. Торговля оружием и… Тут еще пятьдесят восемь пунктов. Зачитывать все?
– Не надо. Знаем. Последний, и закругляйся.
– Так. Последний… Вот. Распространение среди честных жителей города непотребных картинок.
Ангел не сдержался и сквозь зубы выругался. Что-то про желторотого засранца.
– Что скажет защита?
Толстяк, оторванный от такого важного дела, как разглядывание собственных ногтей, поднялся с недовольным видом:
– Защита снимает защиту, так как у защиты нет ничего для защиты, – и снова плюх на место.
– Произвол, – тихо, но четко выговорила Зинаида. Я снова не успел остановить ее, – Где доказательства? Где факты? Требуем настоящего адвоката.
– Так, запишите в обвинительное постановление пункт об личном оскорблении состава военного трибунала.
Записали.
– Прокурор! Какие поступят предложения?
С места поднялся тощий, в палец человек, с бегающими глазами и трясущимися пальцами.
– Согласно закону военного времени и высоко благородному повелению Ее Величества по совокупности совершенных деяний предлагаю назначить подсудимым высшею меру наказания.
Пока судьи совещались, ко мне обратился Мустафа:
– Васильич, если на этот раз я не выкручусь, с твоей или без помощи, передай шефу о том, что я погиб геройской смертью, до конца выполняя поставленную передо мной задачу.
Я пообещал.
Совещание закончилось и генерал огласил:
– Военный трибунал Ее величества и всего королевства приговаривает виновных к высшей мере наказания.
Вопрос – падать, или не падать духом?
– Но, – мы встрепенулись, – Принимая во внимание, что обвиняемые во время следствия вели себя прилично, заменить высшую меру ингрумуляцией.
Защитник, чуть не опрокинув стол, радостно вскочил и принялся, щерясь во всю пасть, жать нам руки.
– Отлично! Просто отлично! Не забудьте, это моя заслуга. С вас по двести монет с каждого.
Чуть повеселевший Мустафа, для которого на горизонте замаячила призрачная свобода, старательно пожал потную руку защитника и поинтересовался:
– А что за штука такая – ингрумуляция. Ссылка или каторжные работы.
– Да нет, – отмахнулся защитник, – Все гораздо проще. Сначала отрубят руки, потом ноги, и только после этого голову. Поразительный успех. Так как насчет двухсот монет?