– Ничуть. Ответь на вопрос, только внимательно подумай. Какова будет реакция Зины, которая увидит нас как женщин?
Ангел задумался. Крепко задумался. Как я и просил.
– Сначала она назовет нас гомосексуалами. А потом, каждый раз, как посмотрит на нас, ее будет разбирать неуемный смех, – выдавил Мустафа. Это заключение я и хотел услышать.
– И чем это грозит?
– Полным провалом всей операции.
– И после этого ты скажешь, что я не прав?
Хранитель молча переминался с ноги на ногу, что говорило о его полной растерянности. Следовательно, я прав. Странники всегда правы.
На этом и порешили. Приготовления к перевоплощению заняло у нас немного времени. Вернее у меня. От Мустафы требовалось только одно, скинуть одежду и предстать передо мной. С моей стороны хлопоты имели несколько разносторонний характер. Несколько нужных ингредиентов, представляющих собой особую травку, букашек, минералов. Хороший костерок с котелком. Заварить, довести до кипения, подождать три минуты, дать остыть. Подавать к столу после сладкого.
– Держи, – я протянул кружку ангелу, – Выпьешь за один раз, иначе ничего не получиться. Действие варева заканчивается через двенадцать часов, плюс минус десять минут. Как повезет. Да не нюхай ты! Вот, черт.
Забыл предупредить, что на запах это пойло отнюдь не похоже на дезодорант. Больше на коктейль из дихлафоса и испражнений навозного жука. Кстати, наличие последнего в питье – установленный факт.
Пока Мустафу полоскало словно осенний дождик, я остался в чем мать родила и взял свою порцию, предварительно заткнув пальцами нос.
– Вгъемя идьет. Лекахству незя остывать.
Ангел пришел в себя, мы весело чокнулись и выжрали эту бурду, которую впоследствии я поклялся не употреблять даже под страхом самой ужасной смерти.
Глаза хранителя вылезли из орбит, разом потекли и сопли и слезы, рот судорожно хватал воздух. Собственно я и сам испытывал нечто подобное, вдобавок именно мне пришлось произносить заклинание.
Не стоит дословно переводить его. Весь текст умещается на двадцати страницах машинописного текста. Более всего в нем изобилуют научные названия женских органов, которые так или иначе отличаются от мужских.
Пара-тройка заумных фраз, перевод которых вообще бессмыслен. Типа : – Отдай нам то, чего желаешь ты сама, Природа Мать. Вот в таком духе. Таком аспекте. Читать данный монолог требовалось четыре раза. На все стороны света. Что я старательно и сделал.
Как, как описать то чувство, тот шок, который я испытал, увидев довольную физиономию Мустафы-женщины!!!
Передо мной стояла не просто женщина. На меня смотрела «Мисс всевозможные достопримечательности». Красивая. Стройная. С обалденнно длинными ногами, растущими из-под мышек. Не женщина, а высший класс. Ангел стоял в позе принимающей вечерний душ Андромеды, стыдливо прикрывая ладошками то, что обычно прикрывают. Я только и смог, что выдохнуть:
– Ну ты, Мустафа, вообще!
– Называй меня лучше Мерлин, – скромно потупясь, промолвил, что соловьем пропел, ангел.
– Это ты брось, буржуазными именами прикрывать свое пролетарское происхождение. Маруськой будешь.
Хранитель попробовал было возмутиться, но что-то не сработало и он стал быстро бледнеть.
Поначалу то я тоже подумал, что от моего вида. Но вскоре понял, что причина кроется совершенно в другом. Маруська-Мустафа разжало руки и… о, Боже! Наука здесь оказалась бессильна. Будь ты хоть трижды волшебником, а из настоящего мужика бабу не сделаешь.
– Ты на себя то посмотри, Склифосовский!
Я посмотрел. Ну и ничего особенного. Ну ноги кривоваты. Волосатость повышена. Грудь, как воздушные шарики, наполовину наполненные водой. Животик тоже симпатичный. Свисает слегка, но мне даже нравиться. А то что в бане меня легко отличить от женщин, так я мыться не собираюсь.
– Ты в воду посмотри, недоучка! – скромно посоветовал (посоветовала) Мустафа, небрежным жестом поправляя пышные, до пупа, волнистые волосы.
За неимением зеркала или лужи я заглянул в котелок, в котором еще оставалась жидкость.
Здесь мне уместнее промолчать и сразу перейти к действиям на территории врага. Что значит – рассказывать все подряд? А я не помню! Хорошо, уговорили.
Страшнее рожи я в жизни не встречал.
Несомненно, я видел перед собой лицо женщины, лет, эдак тридцати от роду. В прыщах, с бородавками во всю щеку, с дряхлыми, обвисшими щеками и подбородком. А волосы!? Клочья ломающихся при одном прикосновении желтых, довольно редких стебельков.
– Ты в детстве гепатитом не болел? – через плечо заглянуло обворожительное личико ангела.
– Не болел, – отрывисто и довольно грубо бросил я.
– А коклюшем? – продолжал выговаривать аппетитный ротик.
– Отойди, пока не пришиб, – а ведь могу. Чувствую, что могу.
– Фи, как грубо, – надулась (я уже запутался) Мустафа, – Какая же вы невоспитанная. Бить женщин, это ниже всякого достоинства.
– Какая ты женщина, – я оторвался от котелка и затряс перед испуганным лицом ангела скрюченными пальцами с кривыми, в красных пятнышках, давно не строганными ногтями, – Одевайся, пока весь белый свет не видел твоих… тьфу ты, господи.
Я отвернулся и напялил на себя свои же собственные штаны. Теперь они залазили гораздо труднее. Моя средняя часть заметно подалась вширь. Ботинки вообще не налезли. Так я и остался не совсем как бы одетый, но и не совсем как бы раздетый. Пятьдесят на пятьдесят.
Мустафе повезло больше. Как всегда. Он безжалостно обрезал штанины, напялил полученные шорты, натянул майку без рукавов и…
– Пойдешь позади меня, – тихо, но твердо приказал я.
Возражений не последовало и мы, быстренько собрав нехитрые пожитки, потушив костерок способом таежных охотников, отправились пряничком к городу.
Пристукнуть парочку загулявших крестьянских бабенок особого труда не составляло. Замотав их веревками, вставив в рот по кляпу, мы привязали их на таком месте, где их быстро найдут. А сами влезли в их более чем скромные одежды и теперь, полностью замаскировавшись под обитателей королевства, с кошелками на плечах, двинулись прямиком к воротам города.
Нас несколько раз останавливали на дорожных постах, но бесспорная красота
Мустафы действовала настолько впечатляюще даже на холодных воительниц, что на все остальное попросту не обращали внимания.
– Если ты еще раз при обыске улыбнешься, я тебе всю улыбалку разобью, – на полном серьезе сообщил я Мустафе, которого солдатки обыскивали особо тщательно.
– Ты ревнуешь, дорогая?
На нас стали оборачиваться. Естественная реакция прохожих, видящих, как страшенная тетка с авоськами пинает под зад молодую, красивую леди.