Смеркалось, и он включил фары. В лишенном ветра воздухе вяло и безжизненно, будто смертельно уставшие, свисали листья деревьев. Пыль, поднятая машиной, — долго висела в воздухе, лениво кружась, как желтый дым.
Он оставил машину, не доезжая до цели своего путешествия, и дальше пошел пешком. Сердце сильно стучало. В сгущавшихся сумерках громко и сиротливо прокричала сойка.
Перед поворотом к хижине Оуэн помедлил. Он вспомнил ружье и выражение лица Корбетта. Но на этот раз он не даст напугать себя ружьем. Оуэн твердо обещал это себе. Он не допустит этого и заставит. Корбетта рассказать все, что знает.
Света в хижине не было. Темная и необитаемая, она бесформенным пятном вырисовывалась на фоне окружавших ее деревьев. Плимут, однако, стоял на том же месте, что и днем.
Дверь хижины была распахнута. Оуэн остановился перед ней, охваченный тревожным чувством. Он собирался окликнуть хозяина, но что-то подсказало ему не делать этого.
Он не имел представления, сколько времени простоял там, весь в напряжении и нерешительности, пытливо вслушиваясь и всматриваясь в пустоту.
Он сразу ощутил присутствие смерти, как только переступил через порог. Она притаилась в темных углах, она наполняла собой комнату, она свисала со стен и потолка.
Он достал зажигалку и щелкнул ею. Тени неохотно расступились. Сделал два шага и увидел Корбетта.
Тот лежал на спине, вытянувшись на полу вдоль кровати. Пуля вошла в висок через маленькое, опрятное, сине-красное отверстие и вышла на противоположной стороне черепа, превратив его в темно-красное месиво. Рот его был широко открыт, как будто он все еще пытался издать последний, агонизирующий вопль. Ружье лежало около его руки.
Зажигалка погасла. И в зловонной тишине на Оуэна вдруг снизошло озарение.
* * *
Стоя в телефонной будке, он сказал:
— Сибил?
— Да?
— Я должен тебя увидеть. У шахты. Сегодня.
Наступила тишина, продолжавшаяся так долго, что он было подумал, не положила ли она трубку.
— Но сейчас — сейчас так поздно, — наконец проговорила она.
— Вчера тоже было поздно.
— Я хочу сказать, слишком поздно, чтобы взять что-то в банке.
— Да кто про это говорит? — вскричал он, но потом приглушил в себе нетерпение и поднимавшуюся панику и спокойно сказал:
— Я возьму чек, что угодно. Только будь там.
Он понял по наступившему молчанию, что она уловила неубедительность его слов, но было поздно пытаться изменить.
— Нельзя как-нибудь в другой раз? — попросила она.
— Нет. Это должно быть сегодня ночью.
— Но я — я не одна сегодня.
— Ну и что? — агрессивно наступал он. — Скажи что-нибудь. Больная подруга. Что-нибудь придумай. Но ты должна приехать.
Он почувствовал нежелание, презрение, горечь в ее тоне, когда она ответила:
— Хорошо. Я приеду.
* * *
Он резко нажал на педаль, и машина, взвизгу в тормозами, остановилась. Быстро переключил на заднюю передачу и отъехал назад.
«Если бы я ехал чуть быстрее, — подумал он, ощущая одновременно страх и облегчение, — я бы не сумел остановиться вовремя».
В свете фар он увидел глубокую расселину посреди дороги, там, где грунт просел и обвалился в заброшенную шахтную выработку. Он подождал, пока улеглось возбуждение от радости, что он едва избежал опасности, и потом вышел из машины. Прошел несколько шагов вперед и остановился на краю провала овальной формы. Поднял с земли камень и бросил его в яму. Он слышал, как тот несколько раз ударился и отскочил от стенок, и потом не было ни звука. Достиг ли он дна или все еще летел вниз, он не знал.
Лихорадочно соображая, Оуэн пошел назад к машине. После некоторого раздумья он завел ее, перевел на первую передачу, свернул с шоссе, пересек неглубокий кювет и стал объезжать опасное место по чертополоху и золотарнику, которые скреблись по дну машины. Объехав расселину, он выехал на шоссе и остановился. Потом вернулся к яме пешком, обошел ее и остановился в ожидании. У него был с собой фонарь, и время от времени он поглядывал на часы. Было десять минут первого, когда он заметил свет фар.
Он был уверен, что это Сибил, потому что никто другой не поехал бы этой дорогой в такой час. Он посигналил фонарем, и машина остановилась.
— На дороге обвал, — сказал он. — Сразу за поворотом. Тебе отсюда не видно из-за кучи камней.
— Где твоя машина?
— Я объехал яму. К счастью, я ехал не очень быстро. Выходи. Я проведу твою машину.
— Это не опасно?
— Больше не провалится, не сейчас, по крайней мере. Выходи.
Ее голос был напряженным от страха.
— А здесь мы не можем поговорить?
— Выходи. — В его голосе прозвучала сталь, и она подчинилась.
Он поставил ее машину рядом со своей. Они сидели в ней неподвижно и молча, каждый занятый своими мыслями.
— Я… у меня нет с собой денег, — наконец заговорила она. — Я не ожидала, что ты потребуешь их так скоро.
— Да, да. Ты права. Я все равно не мог их тратить. Такого сорта деньги мне не нужны. Теперь я это знаю.
Он ощущал на себе ее пристальный взгляд.
— Уилл? Что ты хочешь сказать, Уилл? Он вдруг подумал, как давно она не обращалась к нему просто
по имени. Воспоминания захлестнули его, но теперь, странно и удивительно, ему не хотелось отгонять их.
— Я не могу продолжать мучить тебя, — сказал он. — Думал, ЧТО смогу, потому что нет возможности отомстить твоему отцу, а я должен был как-то отплатить ему. Но каким бы он ни был и что бы он ни сделал, тебе я никогда больше не причиню зла. Ты можешь оставить себе это письмо, Сибил. Делай с ним что хочешь.
Она наклонилась к нему:
— Уилл, я…
— Мне не нужно никаких благодарностей, — с горечью прервал он ее. — У нас, может быть, мало времени, и я хочу, чтобы ты быстро и честно ответила мне. Какие у вас отношения со Стерлингом?
Она отодвинулась от него. Он мгновенно ощутил ее холодность и отчужденность. Она не отвечала.
— Ответь мне, — настаивал он со сдерживаемым гневом. — Я не пытаюсь соваться не в свое дело. Я спрашиваю только потому, что от этого зависит твоя жизнь.
— Что ты такое говоришь, Уилл?
— Пожалуйста, просто ответь на мой вопрос. Она смотрела на свои руки, сложенные на коленях.
— Я… я знала, что он собой представляет, до того как вышла за него, поэтому не имею права жаловаться.
— Стало быть, ты несчастлива с ним? После длительной- паузы она ответила: