Он был по-прежнему верен делу независимости Палестины, но остался наедине со своим собственным страданием и теми страданиями, которые он приносил другим. Он перебрался в Бомбей по рекомендации одного из партизанских лидеров, знакомого с Кадербхаем. Кадербхай принял его в свою мафию. Образованность Халеда, его способность к языкам и фанатичная преданность своей родине произвели впечатление на Кадера и его приближенных, и молодой палестинец стал быстро подниматься по иерархической лестнице. Когда я встретил его спустя три года после событий в Шатиле, Халед руководил всеми валютными операциями, проводившимися Кадербхаем на черном рынке, и входил в число членов совета мафии. И когда после освобождения из тюрьмы я оправился настолько, что был способен целиком посвятить себя освоению новой профессии, угрюмый потрепанный в боях палестинец стал моим первым наставником.
– Принято считать, что деньги – корень всего зла, – сказал Халед, когда мы встретились в его квартире. Он говорил по-английски довольно хорошо, хотя и с заметным смешанным акцентом, приобретенным в Нью-Йорке, арабских странах и Индии. – Но это не так. На самом деле наоборот: не деньги порождают зло, а зло порождает деньги. Чистых денег не бывает. Все деньги, циркулирующие в мире, в той или иной мере грязные, потому что абсолютно чистого способа приобрести их не существует. Когда тебе платят за работу, от этого где-то страдает тот или иной человек. И это, я думаю, одна из причин, почему практически все – даже люди, никогда не нарушавшие закон, – не против заработать парочку баксов на черном рынке.
– Ты ведь живешь за счет этого, не так ли? – спросил я.
Мне было любопытно, что он ответит.
– Да, и что?
– И что чувствуешь в связи с этим ты?
– Ничего не чувствую. Я знаю одно: истина в том, что человек непрерывно страдает. Когда он утверждает обратное, он лжет. Я уже говорил это однажды. Просто так устроен мир.
– Но ведь в одном случае деньги достаются ценой большего страдания, а в другом – меньшего, разве не так?
– Деьги бывают только двух видов, Лин: твои и мои.
– Или Кадера, как в данном случае.
Халед коротко и мрачно хохотнул. Это был единственный доступный ему вид смеха.
– Да, мы добываем деньги для Абдель Кадера, но часть их становится нашей. И именно потому, что мы имеем во всех делах свою небольшую долю, мы держимся вместе, на? Но давай перейдем к теории. Скажи мне, почему существует черный рынок валюты?
– Я не вполне понимаю твой вопрос.
– Я сформулирую его по-другому, – улыбнулся Халед.
Шрам, начинавшийся под левым ухом и широкой бороздой спускавшийся к углу рта, делал его улыбку кривой и неуверенной. Левой половиной лица Халед совсем не мог улыбаться, и когда он пытался это сделать, вторая половина принимала не то страдальческий, не то угрожающий вид.
– Почему мы покупаем у туристов американские доллары, скажем, за восемнадцать рупий, в то время как банки дают только пятнадцать или шестнадцать? – спросил он.
– Потому что мы можем продать их еще дороже? – предположил я.
– Так. Хорошо. А почему мы можем это сделать?
– Ну как, почему. Потому что есть люди, которые согласны уплатить больше.
– И кто же эти люди?
– Не знаю. Я сам только сводил туристов с дельцами черного рынка и не вникал в дальнейшие странствия доллара.
– Черный рынок существует потому, – медленно произнес Халед, словно поверял мне какой-то личный секрет, а не объяснял коммерческий факт, – что на «белом» рынке слишком много ограничений. Что касается валюты, то ее легальный рынок очень строго контролируется правительством и Резервным банком Индии. Стремление к наживе сталкивается с правительственным контролем, и результатом столкновения этих двух элементов являются коммерческие преступления. Само по себе ни то, ни другое не достаточны. Ни бесконтрольное стремление к наживе, ни контроль без этого стремления не создадут черного рынка. Если человек хочет нажиться, например, на изготовлении кондитерских изделий, но не контролирует процесс изготовления, то его яблочный струдель не будут покупать. Правительство держит под контролем удаление сточных вод, но если бы никто не стремился на этом нажиться, не было бы черного рынка дерьма. Черный рынок возникает там, где жадность сталкивается с ограничениями.
– Я смотрю, ты здорово подковался теоретически, – рассмеялся я, но был в то же время рад, что он в своем анализе изложил мне суть валютной преступности, не ограничившись рассказом о том, как я буду ею заниматься.
– Да ну, не так уж здорово, – отмахнулся он.
– Нет, правда. Когда Кадербхай направил меня к тебе, я думал, ты просто дашь мне всякие таблицы с цифрами – курс обмена валют и тому подобное – и отошлешь с этим.
– Курсом обмена валют мы в скором времени обязательно займемся, – усмехнулся он с чисто американской беспечностью.
Я знал, что в юности он учился в Нью-Йорке и, по словам Кадербхая, был там вполне счастлив. Отголоски этого счастливого прошлого порой звучали в его долгих закругленных гласных и других речевых американизмах.
– Но прежде чем плодотворно заниматься практическими делами, надо немножо подготовиться теоретически, – сказал он.
Индийская рупия, объяснил Халед, имела очень ограниченную конвертируемость. За пределами Индии она не циркулировала и нигде, кроме Индии, легально на доллар не обменивалась. В многомиллионной стране набиралось немало бизнесменов и туристов, выезжавших за рубеж, и им разрешалось вывозить строго определенное количество американской валюты, полученной в обмен на рупии; на остальные имеющиеся в наличии рупии они могли приобрести дорожные чеки.
Правительство следило за соблюдением этих правил. Человек, выезжающий за границу и желающий обменять рупии на доллары, должен был представить в банке паспорт вместе с билетами на самолет. Банк ставил отметку в паспорте и на билете, указывающую, что их владелец исчерпал свои возможности обмена и законным путем повторить эту операцию не мог.
Между тем почти все индийцы держали под подушкой какой-то запас нелегальных денег – от нескольких сотен рупий, которые человек заработал своим трудом и утаил от налоговой инспекции, до миллиардов, добытых преступным путем. В совокупности этот подпольный капитал равнялся, по слухам, почти половине официального денежного оборота страны. Многие индийские бизнесмены, обладавшие тысячами и сотнями тысяч нелегальных рупий, не могли обменять их на дорожные чеки в полном объеме, потому что банк или налоговое управление интересовались источником этих денег. Оставался единственный выход: купить иностранную валюту нелегально. Ежедневно миллионы рупий обменивались на черном рынке Бомбея на американские доллары, английские фунты, немецкие марки, швейцарские франки и прочую валюту.
– К примеру, я покупаю у туриста тысячу американских долларов за восемнадцать тысяч рупий, в то время как банк дал бы ему только пятнадцать тысяч. Турист доволен, так как выгадал на этом три тысячи рупий. Затем я продаю доллары индийскому бизнесмену за двадцать одну тысячу. Он доволен тоже, потому что в банке просто не мог бы приобрести эти доллары. Я же беру вырученные три тысячи рупий, добавляю к ним всего пятнадцать и покупаю у другого туриста следующую тысячу долларов. Так что в основе денежного оборота на черном рынке лежит очень простой расчет.