– Хороший обычай, – задумчиво сказал я.
– Это не обычай, – поправил меня Кадер со смехом. – Эта идея принадлежит отцу невесты. Никогда раньше не слышал ни о чём подобном. Но если сработает, может стать обычаем.
Каждый день мужчины, помимо всего прочего, репетировали обрядовые групповые танцы вместе с музыкантами и певцами, приглашёнными, чтобы достойно завершить публичное празднование. Танцы позволили мне познакомиться с новой, совершенно не известной мне стороной натуры Назира. Он со страстью и грацией ринулся в скопление кружащихся в танце и поющих мужчин. Более того, мой низкорослый, кривоногий друг, чьи большие руки, казалось, выступают, как ветки из древесного ствола, из толстых плеч и груди, оказался, без сомнения, лучшим танцором среди всего этого собрания, за что быстро снискал всеобщее восхищение. В танце выражалась вся скрытая от посторонних глаз внутренняя жизнь этого человека, все его творческие и душевные свойства. А это лицо! Я уже говорил однажды, что никогда не видел столь неулыбчивого человека, но в танце угрюмые складки разглаживались, и всё лицо преображалось, сияя такой красотой, искренней и бескорыстной, что я с трудом сдерживал слёзы.
– Расскажи-ка мне ещё раз, – потребовал Абдель Кадер Хан с плутоватой улыбкой в глазах. Он наблюдал за танцорами, удобно расположившись в тени у стены.
Я рассмеялся, а когда обернулся к нему, он тоже рассмеялся.
– Давай, настаивал он, – Потешь меня.
– Но я повторял это уже раз двадцать. Может быть, лучше ответите на мой вопрос?
– Расскажи ещё раз, и я отвечу на твой вопрос.
– Хорошо. Значит, так. Вселенная возникла около пятнадцати миллиардов лет назад и была первоначально абсолютно простой, но постепенно становилась всё более и более сложной. Это движение от простого к сложному встроено в ткань, из которой соткана Вселенная, и называется тенденцией к усложнению. Мы все – продукты этого усложнения, как и птицы, пчёлы, деревья, звёзды и галактики. И если даже нам суждено быть уничтоженными космическим взрывом в результате столкновения с астероидом или что-нибудь в этом роде, возникнет какое-то иное выражение нашего уровня сложности – ведь именно это делает Вселенная. И так, вероятно, будет происходить повсюду во Вселенной. Могу ли я делать такие далеко идущие выводы?
Я замолчал, но не получив ответа, продолжил свои рассуждения.
– Ладно, окончательная и предельная сложность – место, где сходятся все отдельные сложности, – это то, или тот, кого мы можем назвать Богом. И всё, что способствует этому движению к Богу, усиливает и ускоряет его, – хорошо. Всё, что ему препятствует, мешает, замедляет его – плохо. И если мы хотим знать, плохо что-то или хорошо, скажем, война, или убийство, или контрабанда оружия для повстанцев-моджахедов, мы задаём вопросы: «Что случится, если все будут делать это?», «Поможет ли это нам здесь, в этом маленьком уголке Вселенной, попасть туда, к Богу, или помешает?» И тогда мы получим достаточно ясное представление, хорошо это или плохо. А что ещё более важно: мы знаем, почему это хорошо или плохо. Ну, как это всё звучит?
– Очень хорошо, – сказал он, не глядя на меня.
Пока я делал краткий обзор его космологической модели, он кивал головой, закрыв глаза и поджав губы в некоем подобии улыбки. Когда я закончил, он повернулся ко мне и улыбнулся по-настоящему: глаза его искрились радостью и озорством:
– Видишь, если захочешь, можешь изложить эту идею во всех подробностях так же точно, как и я. А я разрабатывал, обдумывал её чуть ли не всю свою жизнь. Трудно выразить, насколько я счастлив, когда слышу, как ты излагаешь мою теорию собственными словами.
– Дума, слова-то ваши, Кадерджи. Вы достаточно долго меня наставляли. Но у меня возникла пара вопросов. Могу я спросить вас сейчас?
– Да.
– Хорошо. В мире есть неживая субстанция, например, камень и живая – деревья, рыбы, люди. В вашей космологии не говорится, откуда берутся жизнь и сознание. Если камни сделаны из того же материала, что и люди, как получается, что камни неживые, а люди – живые? То есть, как возникает живое?
– Я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы сказать наверняка: ты хочешь получить на этот вопрос прямой и короткий ответ.
– Пожалуй, я на любой вопрос хотел бы иметь прямой и короткий ответ, – сказал я со смехом.
Он поднял бровь, видимо, сочтя мою реплику глупой и нахальной, и медленно покачал головой.
– Знаешь ли ты английского философа Бертрана Рассела [150] ? Читал ли какие-нибудь из его книг?
– Да, читал кое-что в университете и в тюрьме.
– Он был любимым философом моего дорогого эсквайра Маккензи, – улыбнулся Кадер. – Я часто не согласен с выводами Бертрана Рассела, но мне нравится, как он приходит к ним. Во всяком случае, он сказал однажды: «Всё, что можно растолковать коротко, не следует растолковывать длинно». И я согласен с этим. А ответ на твой вопрос такой: жизнь – свойство всех вещей. Можем назвать это характеристикой – одним из моих любимых английских слов. Если английский не твой родной язык, слово «характеристика» звучит удивительно – как стук барабана или треск древесины, которую рубят, чтобы разжечь костёр. Продолжая вышесказанное: каждый атом Вселенной имеет характеристику жизни. Чем сложнее сочетание атомов, тем сложнее выражение характеристики жизни. В камне расположение атомов очень простое, поэтому и жизнь в камне настолько проста, что мы не можем её видеть. Кошка представляет собой очень сложное расположение атомов – следовательно, жизнь в ней вполне очевидна. Но жизнь есть во всём, даже в камне, и даже тогда, когда мы не в состоянии её видеть.
– Откуда вы почерпнули эту идею? Из Корана?
– Эта концепция имеется в той или иной форме в большинстве великих религий. Я слегка изменил её, чтобы она соответствовала тому, что мы узнали о мире за несколько последних столетий. Но священная книга Коран вдохновила меня на это исследование, потому что Коран велит мне изучать всё и узнавать всё, чтобы служить Аллаху.
– Но откуда берётся эта характеристика жизни? – не унимался я в полной уверенности, что поймал его, наконец, в ловушку, в тупик, где оказываются редукционисты с их склонностью всё упрощать.
– Жизнь, как и все прочие характеристики всего сущего во Вселенной, такие как сознание, свободная воля, тенденция к усложнению и даже любовь были даны Вселенной светом в начале времён, известном нам.
– При «большом взрыве»? Вы это имеете в виду?
– Да. «Большой взрыв» распространялся из точки, называвшейся «сингулярностью» – ещё одно моё любимое английское слово, – почти бесконечно плотной, почти бесконечно горячей, при этом, как мы знаем, не занимающей пространства или времени. Эта точка – кипящий котёл лёгкой энергии. Что-то заставило её расшириться – мы до сих пор не знаем, что это было, – и от этого света возникли все частицы, все атомы, а также пространство и время, и все известные нам силы. Итак, в начале Вселенной свет дал каждой маленькой частичке набор характеристик, а по мере того, как эти частички соединялись друг с другом всё более сложным образом, характеристики проявляли себя всё более и более многообразно.