— Рад, что обошлось.
Принцесса вскрикнула:
— Обошлось?.. Скалогрыз, у тебя нет слов потеплее?.. Не дивно, что мой отец... Принимай власть над всеми, кто носит оружие, а я с гостями пока пойду в терем.
Втайне Ликия надеялась, что Скалогрыз поблагодарит, скажет что-нибудь нужное и красивое, что-нибудь о долге, после чего каждый своей дорогой, но к ее страху и горечи он лишь коротко кивнул:
— Благодарю. Принимаю.
По дороге их разлучили. Её повели смыть пот и грязь, пытались сменить одежду, но Ликия твердо стояла за свою, пришлось наскоро почистить, зашить прореху. Когда пригласили в главный пиршественный зал, она поняла по весёлым крикам, шуму и запаху огромного числа людей, что пир уже начался.
Переступив порог, Ликия охнула, а по телу пробежала дрожь. Стены палаты уходят вдаль, словно она не в помещении, а среди бескрайней степи. Своды затаились во тьме, свет факелов и светильников туда не достигает. Ей даже почудилось, что оттуда смотрят звёзды.
А сама палата показалась огромным сундуком с драгоценностями, с которого откинули крышку и осветили всеми факелами. Богато одетые люди, красные и синие ковры на стенах, медные держаки для факелов, блеск золотой и серебряной посуды на столах!
Люди уже сидели за столом, смеялись, пили, хватали руками жареное мясо. Мрака усадили по праву руку принцессы.
А она, восседающая на троне выше остальных, блистала, как огромный самоцвет, чистый и ясный. Её пышные иссиня-черные локоны красиво падали на плечи, на голове — изящная корона с драгоценными камнями, крупные глаза блестели счастливо, пухлые губы то и дело раздвигались в улыбке. Ликия видела отчетливо, что принцесса старается держать губы на месте, но они сами расползаются в стороны, уголками задираясь к маленьким розовым ушам.
Ликию хотели было посадить в дальнем конце, где не то простые воины, не то вовсе старшие слуги, но Мрак увидел, помахал рукой. Только он оставался обнажённым до пояса, но это не выглядело неприличным: с его бронзовой кожей и шерстью на груди, он выглядел чуть ли не в доспехах. Ликию отвели и усадили с ним рядом. Это был самый длинный стол, который она могла вообразить. Он шел по всей длине палаты, а по самой палате хоть скачи на коне, затем изгибался, шел вдоль стены, оставляя место для сидений, и возвращался обратно. Стол похож на подкову, а знатные гости — на ярких жуков в праздничных блестящих крылышках. На многих доспехи горели золотом, Ликия понимала, что это не настоящие, пальцем проткнуть можно, зато как красиво!
Ошеломленная, она шепнула Мраку:
— Ты знал?.. Или хотя бы чуял?
— Что?
— Ну, когда начал пускать стрелы по Змею! Никто бы не... Да и то, как ты лук деда моего согнул! Многие к нам в дом заходили, но никто даже близко не мог...
Мрак буркнул:
— Под лежачий камень вода не течёт.
— При чём тут вода?
— Тихо...
Слева от принцессы сидел лют самый грузный воевода, что остался ей верен. Сейчас он стукнул пустым кубком о стол, поднялся. Разговоры мгновенно стихли, все повернули головы. К воеводе подбежал слуга, наполнил кубок красным вином.
Воевода поднял кубок на уровень груди, локоть оттопырил в сторону. Выглядело это необычно и красочно. Голос прозвучал зычно, истинно воеводский голос, уверенный и властный, привыкший перекрывать шум битв и ржание коней: — Сегодня великий день! Исполнилось великое пророчество! В наши земли наконец-то явился витязь, о котором сотни лет предвещали волхвы и кудесники. И не просто явился... а в самый чёрный день, когда Змей похитил нашу королеву, а земли наши начали погружаться в чёрную пучину раздоров... Теперь принцесса Мелигерда снова на троне, а власть крепка, как никогда. Да будет так!
Гости кричали хвалу, здравицу, осушали кубки, снова наливали и снова пили до дна. Мрак улыбался, кивал, пил, звонко чокался кубком со всяким, кто тянулся к нему кубком или чашей, лицо казалось довольным, и даже Ликия с трудом могла заметить глубоко запрятанную прежнюю печаль. В глазах этого странного человека пряталась могильная тьма. Ей даже почудилось, что тьма начинает расширяться.
Потом, когда во время пира гости начали разбиваться на группки, Мрак поднялся из-за стола, исчез. Сердце Ликии упало. Ей показалось, что принцесса тоже встала и вышла, но, как оказалось, она лишь отвернулась и вполголоса беседовала со старым воеводой.
Омертвев, она ела то, что ставили перед ней, совсем не чувствуя вкуса, к вину не прикоснулась, негоже молодой женщине, заученно улыбалась и кивала, что бы у неё ни спрашивали.
Вдруг сильный голос негромко сказал прямо в ухо:
— Наедаешься? Умница, надо в запас. А теперь вставай и иди к конюшне. Я там уже оседлал двух коней.
Мрак довольно похлопывал себя по брюху, морда сытая, хотя в глазах всё та же непонятная печаль. Не веря себе, она прошептала:
— Мы... мы уходим? Уходим, да?
— Поторопись, — шепнул он.
Он исчез, а она ощутила, что её бьёт лихорадка, а руки трясутся так, что ложка стучит по столу. Значит, герой согласился на пир, только чтобы не обижать спасённую? Да ещё и коней успел где-то... И оседлал! Двух оседлал... Даже для неё! Своими благородными руками...
Она страшилась, что завизжит диким голосом от переполняющего, просто разрывающего счастья, вскочит на стол или сделает что-то сумасбродное. Стены замелькали, словно она катилась с горы. Выскочила на крыльцо. Солнце уже опускается к горизонту, высоко в небе ярко-алые облака, застывшие, блестящие, как раскалённое железо. Во дворе весёлые голоса, вдоль забора уже полыхают мохнатым пламенем факелы.
Донеслось фырканье, из дальних врат конюшни двое как раз выводили коней. Первого коня вёл гигант в сверкающих доспехах, второго — совсем мальчишка. Кони под сёдлами, красные попоны, уздечки искрятся каменьями...
Всё ещё не веря счастью, Ликия пронеслась через двор, не чувствуя ног. Кони обнюхивались и перебирали тонкими точёными ногами. Для Мрака подобрали белого жеребца, а ей достался гнедой конь, с виду смирный, хотя с хитрыми глазами.
Ликия страстно мечтала, чтобы они вот так прямо и помчались через раскрытые врата, неслись и неслись как можно дальше, а потом чтоб и дорогу назад потеряли, однако Мрак остановил белого жеребца прямо перед крыльцом.
— Кликни принцессу, — велел он одному из бояр.
Тот раскрыл рот, не привык, чтобы ему приказывали, да еще так надменно, но взглянул в злые глаза, сейчас чёрные, как ночь, челюсть вызывающе выдвинута вперед, а рука сжимает плеть, поперхнулся, поспешно сказал с поклоном:
— Да-да, сейчас...
— Ох, — только и прошептала Ликия, — не к добру это. Лучше бы так и поехали.
— Негоже так, — обронил Мрак мрачно.