Алина пришла в ярость от того, что кто-то посмел говорить о Мэг гадости.
— Мне наплевать на то, что сделал ее муж, а Мэг была прекрасной женщиной, гораздо лучшей, чем все эти воры и продажные девки, что населяют этот вонючий город! — выпалила она и прежде, чем женщина успела придумать достойный ответ, вышла. Лишь на мгновение она почувствовала удовлетворение от своей словесной победы. — Плохие новости, — сказала Алина брату. — Мэг уехала из Винчестера.
— А тот, кто теперь живет в ее доме, он не торговец шерстью? — спросил Ричард.
— Я так увлеклась перепалкой, что даже не спросила. — Алина поняла, что вела себя глупо.
— Что будем делать, Алли?
— Мы должны продать эту шерсть, — с тревогой проговорила она. — Пойдем на рынок.
Они развернули свою лошаденку и побрели обратно к Хай-стрит, а затем, протискиваясь в толпе, направились к находившемуся неподалеку от собора рынку. Алина вела под уздцы лошадь, Ричард же шел позади телеги, толкая ее, когда старой кляче требовалась помощь, а помощь ей требовалась почти постоянно. На рыночной площади бурлил народ. Люди с трудом пробирались по узким проходам между торговыми рядами, дорогу им то и дело преграждали телеги с товарами вроде той, что была у Алины. Она остановилась, залезла на свой тюк и осмотрелась в поисках торговцев овечьей шерстью. Она увидела только одного и, спрыгнув на землю, поспешила к нему.
Торговля у купца шла бойко. На рынке у него было свое довольно просторное место, отгороженное веревкой. Здесь же стоял сделанный из переплетенных реек, прутьев и камыша сарай. Очевидно, это была временная конструкция, которую каждый раз по базарным дням воздвигали, а потом вновь разбирали. Хозяином всего этого оказался смуглолицый мужик с отрубленной по локоть левой рукой. К его культе был привязан деревянный гребень, и, когда ему приносили на продажу товар, он цеплял этим гребнем из кипы небольшое количество шерсти, а затем брал ее в правую руку и, прежде чем назвать свою цену, внимательно ощупывал, после чего отсчитывал нужное количество пенсов. При закупке больших партий товара он просто взвешивал монеты на весах.
Алина пробилась поближе к прилавку. Какой-то крестьянин принес шерсть с трех овец, связанную кожаным ремнем.
— Жидковата, — сказал купец. — Могу дать по три фартинга за каждую. Фартинг — это четверть пенни. — Купец отсчитал два пенса, затем взял топорик и ловко разрубил третью монету на четыре части. Он дал крестьянину два пенса и одну четвертушку. — Три раза по три фартинга будет два пенса и один фартинг.
Крестьянин развязал ремень и вывалил на прилавок шерсть. Потом двое парней притащили целый тюк. Купец внимательно обследовал товар и произнес:
— Тюк полный, но качество паршивое. Даю фунт.
Алина недоумевала, как это он определил, что тюк полный. Может быть, ему подсказал опыт? Она следила, как он взвешивает фунт серебряных пенсов.
К ним приближались несколько монахов с огромной телегой, доверху груженной тюками с шерстью. Алина решила больше не ждать. Она сделала Ричарду знак рукой, и тот, стащив с телеги их шерсть, поднес ее к прилавку.
— Качество среднее, — сказал, пощупав предлагаемый товар, купец. — Полфунта.
— Что?! — не веря своим ушам, воскликнула Алина.
— Сто двадцать пенсов, — пояснил он.
Алина ужаснулась:
— Но ты только что заплатил за тюк фунт!
— От качества все зависит.
— Но ты заплатил фунт за плохое качество!
— Даю полфунта, — упрямо повторил купец.
Подошедшие монахи окружили прилавок, но Алина уходить не собиралась: вся ее дальнейшая жизнь была поставлена на карту, и нищенское существование пугало ее больше, чем этот бесчестный купец.
— Но почему? — настаивала она. — Шерсть плоха?
— Нет, нормальная.
— Тогда дай мне столько же, сколько ты заплатил тем двум парням.
— Нет.
— Да почему же нет?! — почти завизжала Алина.
— Потому что девчонке никто не платит такие же деньги, как взрослому мужчине.
Ей хотелось удавить его. Он предлагал ей даже меньше, чем она потратила. Это просто безумие! Если она согласится с его ценой, весь ее труд пойдет коту под хвост. Хуже того, провалится задуманный ею план, как обеспечить нормальную жизнь себе и своему брату, и период ее самостоятельности, едва начавшись, закончится. И почему? Потому что он отказывается заплатить девушке столько же, сколько он платит мужчинам!
Монах, который, похоже, был старшим, уставился на нее. Этого Алина не переносила.
— Прекрати глазеть! — грубо крикнула она. — Давай, обделывай свои делишки с этим безбожником.
— Хорошо, — мягко сказал монах. Он подал своим товарищам знак, и они принялись разгружать тюки.
— Бери десять шиллингов, Алли, — прошептал Ричард. — А то так и останемся с тюком шерсти.
Алина сверлила купца глазами, пока тот оценивал привезенную монахами шерсть.
— Качество среднее, — заключил купец. Интересно, он когда-нибудь говорит «качество хорошее»? — Один фунт и двенадцать пенсов за тюк.
«Ну почему так случилось, что Мэг уехала! — с горечью подумала Алина. — Если бы она осталась, все было бы в порядке».
— Сколько у вас мешков? — спросил купец.
— Десять, — ответил молоденький послушник.
— Нет, одиннадцать, — поправил его старший монах.
Послушник собрался было возразить, однако промолчал.
— Это будет одиннадцать с половиной фунтов серебром да еще двенадцать пенсов. — Купец начал отвешивать монеты.
— Я не уступлю, — заявила Алина Ричарду. — Повезем шерсть еще куда-нибудь — в Ширинг, например, или в Глостер.
— В такую даль! А что, если мы и там ее не продадим?
Он был прав — эта же проблема могла возникнуть у них где угодно. Вся беда в том, что у них нет ни положения, ни поддержки, ни того, кто бы их защитил. Этот купчишка не посмеет обидеть монахов, и даже бедные крестьяне могли устроить ему массу неприятностей, попытайся он торговать с ними нечестно, а бессовестно обманывать двух детей, у которых в целом свете нет ни души, — это совершенно безопасно.
Монахи таскали тюки в сарай купца. И каждый раз, как только тюк оказывался в сарае, купец передавал старшему монаху мешочек с фунтом серебра и двенадцать пенсов. Когда все тюки были перенесены, на прилавке все еще оставался один мешочек.
— Только десять тюков, — подвел итог купец.
— Я же говорил, что только десять, — затараторил послушник.
— Вот одиннадцатый, — сказал монах и положил руку на тюк Алины.
Она с изумлением уставилась на него.
Купец удивился не меньше ее.