Однако затем приор начал размышлять о том, что побудило Генри приехать. Обычно епископ посещал монастырь, чтобы вместе со своим окружением поесть-попить на дармовщинку да пожить в свое удовольствие. Но Кингсбриджский монастырь был известен — если не сказать, пользовался дурной славой — простотой подаваемой в нем пищи и крайним аскетизмом жизненных условий. Мало что изменили здесь и проводимые Филипом преобразования. К тому же Генри был богатейшим священнослужителем королевства, так что совершенно очевидно, что в Кингсбридж он ехал не за этим. Но приор знал, что без причины этот человек никогда ничего не делает.
И чем больше Филип думал, тем больше начинал подозревать, что в этом деле замешан епископ Уолеран. Приор ожидал, что, получив от Генри письмо, Уолеран тут же примчится в Кингсбридж, дабы обсудить вопросы подготовки и проведения торжественной литургии, а также убедиться, что Генри будет оказан теплый прием и что Кингсбридж произведет на гостя самое благоприятное впечатление. Но шли дни, а Уолеран так и не показывался, и подозрения Филипа стали перерастать в уверенность.
Однако даже в минуты крайнего отчаяния он и помыслить не мог о страшном коварстве, которое открылось ему за десять дней до Троицы, когда он получил письмо от приора Кентерберийского монастыря. Как и Кингсбридж, Кентербери имел свой собор, которым управляли монахи-бенедиктинцы, а когда могли, они всегда помогали друг другу. Приор Кентербери, будучи близко связан с архиепископом, узнал, что Уолеран пригласил Генри в Кингсбридж с целью убедить его в небери, будучи близко связан с архиепископом, узнал, что Уолеран пригласил Генри в Кингсбридж с целью убедить его в необходимости перенести строительство нового кафедрального собора в Ширинг.
Филип был потрясен. Сердце его бешено колотилось, а державшая письмо рука дрожала. Затея Уолерана была дьявольски умна. Этого приор никак не ожидал; он даже представить себе не мог ничего подобного.
Именно неспособность предвидеть такой поворот событий угнетала его больше всего. А ведь он знал, сколь вероломен Уолеран. Год назад епископ уже пытался одурачить его с графством Ширинг. И Филипу никогда не забыть, в какую ярость пришел Уолеран, когда узнал, что приор все же перехитрил его. До сих пор перед глазами Филипа стоит перекошенное гневом лицо епископа, а в ушах звучат его слова: «Клянусь всеми святыми, ты никогда не построишь свою церковь!» Но по мере того как проходило время, эта угроза начала казаться не такой реальной, и бдительность Филипа притупилась. И вот теперь он держал в руках письмо с суровым напоминанием о том, что у епископа Уолерана была хорошая память.
«Епископ Уолеран говорит, что у тебя нет денег и что за пятнадцать месяцев тебе так и не удалось ничего построить, — писал приор Кентерберийский. — Он также говорит, что епископ Генри сам убедится: если строительство нового собора будет оставлено за Кингсбриджским монастырем, то сей собор не будет построен никогда. И еще он доказывает, что сейчас самое время принять решение о переезде в Ширинг, пока у тебя еще не развернулись работы в полную силу».
Уолеран был слишком хитер, чтобы попасться на откровенной лжи, поэтому он предпочитал лишь сильно преувеличивать. На самом деле Филипу удалось сделать очень многое. Он расчистил развалины, утвердил планы и начал копать котлованы, валить деревья и добывать камень. Вот только показывать особенно было нечего. И для достижения всего этого ему пришлось преодолеть страшные препятствия: реформировать финансы монастыря, добиться благословения короля.
Все еще держа в руке письмо от приора Кентерберийского, Филип подошел к окну и взглянул на строительную площадку, которую весенние дожди превратили в море грязи. Два молодых монаха в накинутых клобуках несли с берега реки бревно. Из блока и веревки Том Строитель смастерил хитрый механизм для подъема земли со дна котлована и теперь, в то время как внизу его сын Альфред насыпал в бадьи грунт, крутил ворот своего изобретения. Казалось, так они могли работать бесконечно и ничто не изменится. Непосвященный человек, глядя на эту сцену, вполне мог прийти к выводу, что собор здесь не будет построен до дня Страшного суда.
Филип отвернулся от окна и подошел к письменному столу. Что же делать? В какой-то момент ему захотелось все бросить. Пусть епископ Генри приезжает, смотрит сам и сам принимает решение. И коли собору суждено быть построенным в Ширинге, так тому и быть. Пусть Уолеран приберет его к рукам, и пусть сей Божий храм принесет процветание городу Ширингу и дьявольскому семейству Хамлеев. Да исполнится воля Господня.
Однако, конечно же, приор понимал, что не прав. Уповать на Бога — это не значит сидеть сложа руки. Напротив, надо твердо верить, что успех придет только тогда, когда все, что в твоих силах, делаешь честно и настойчиво. И уберечь собор от того, чтобы он попал в руки циничных, безнравственных людей, собиравшихся использовать его лишь для собственного возвеличивания, — святой долг Филипа. А потому необходимо доказать епископу Генри, что план строительства осуществляется нормально и у Кингсбриджа достаточно сил и решимости, чтобы успешно его завершить.
Так ли это? В действительности Филип чувствовал, что воздвигнуть в Кингсбридже собор — дело невероятно трудное. И когда граф запретил ему пользоваться каменоломней, он был близок к тому, чтобы вообще отказаться от своей затеи. Но все же он знал, что в конце концов достигнет своей цели, ибо Господь не оставит его. Однако одной его веры недостаточно, чтобы убедить епископа Генри.
Приор решил во что бы то ни стало сделать так, чтобы строительная площадка выглядела более впечатляюще. Для этого он заставит всех монахов работать в течение оставшихся до Троицы десяти дней. Может быть, им удастся выкопать хотя бы часть котлованов на полную глубину, с тем чтобы Том и Альфред смогли начать закладку фундамента. А может, кое-где успеют закончить фундамент, и тогда Том приступит к возведению стены. В этом случае общая картина уже улучшится, но не сильно. Что нужно было Филипу, так это сотня добрых работников, а у него не было денег даже для десяти.
Конечно же, епископ Генри приедет в воскресенье, когда работать никто не будет, разве только Филипу удастся привлечь для этого паству. Тогда у него будет сотня работников. Приор представил себя стоящим перед прихожанами и обращающимся к ним с весьма странной речью: «Чада мои, сегодня вместо пения псалмов и молитвы мы будем копать ямы и таскать камни». Вот они изумятся-то! Они, наверное, станут…
А действительно, что они станут делать?
Может быть, и вправду от всего сердца захотят помочь.
Филип нахмурился. «Или я сумасшедший, — подумал он, — или все это вполне возможно… В конце службы я встану и скажу, что сегодня каждому, кто полдня проработает на строительстве нового собора, будут отпущены его грехи. А на обед все получат хлеб и эль».
Они согласятся. Наверняка они согласятся.
Приор почувствовал необходимость поделиться своей идеей с кем-нибудь еще. Он вспомнил о Милиусе, но затем отверг его: слишком уж часто мнение Милиуса совпадало с мнением Филипа. Ему нужен был кто-то, кто имел более самостоятельный взгляд на вещи. Приор решил поговорить с Белобрысым Катбертом, монастырским келарем. Он накинул плащ и, подняв от дождя капюшон, вышел из дома.