— Прошу не оскорблять, — сказал Том. — Давай по существу вопроса.
— Хорошо, — согласился Питер. — Я считаю, что должен быть наказан и Альфред.
— Согласен, — к всеобщему удивлению, поддержал его Том, а Джек подумал, что на него подействовало замечание Питера насчет его отцовской слепоты. — Альфред должен понести наказание.
— За что? — возмутился Альфред. — За то, что поколотил подмастерье?
— Он не твой подмастерье, а мой, — одернул его Том. — И ты не просто избил его. Ты гонялся за ним по всей стройке. Если бы ты дал ему убежать, не разлилась бы известь, не пострадала бы кладка и не сгорел бы плотничий сарай, а ты смог бы разобраться с ним, как только бы он вернулся. Не было никакой необходимости так поступать.
С этим каменщики были согласны.
Снова заговорил Дан, который, похоже, заделался постоянным выступающим от лица работников Альфреда:
— Я надеюсь, ты не предлагаешь исключить Альфреда из ложи? Предупреждаю: я категорически против этого.
— Нет, — успокоил его Том. — Достаточно уже, что мы потеряли талантливого ученика. Я не хочу терять еще и отличного мастера, который возглавляет надежную команду каменщиков. Альфред должен остаться, но, думаю, на него должен быть наложен штраф.
Работавшие под началом Альфреда каменщики заметно повеселели.
— Суровый штраф, — сказал Питер.
— Недельное жалованье, — предложил Дан.
— Месячное, — заявил Том. — Сомневаюсь, что приор Филип удовлетворится меньшим.
— Правильно! — поддержали его собравшиеся.
— Итак, братья-каменщики, можно считать, что это единое мнение? — используя принятое среди ремесленников обращение, спросил Том.
— Да! — хором ответили строители.
— Тогда я сообщу приору. Возвращайтесь к работе.
Несчастными глазами Джек смотрел, как каменщики один за другим выходили из сарая. Альфред бросил на него самодовольный, торжествующий взгляд. Том подождал, пока все выйдут, а потом сказал Джеку:
— Я сделал для тебя все что мог. Надеюсь, твоя мать поймет это.
— Ты никогда ничего для меня не делал! — взорвался Джек. — Ты не мог ни накормить меня, ни одеть, ни приютить. До встречи с тобой мы были счастливы, а потом лишь голодали!
— Но в конце концов…
— Ты не мог даже защитить меня от этой безмозглой твари, которую ты называешь своим сыном!
— Я старался…
— Да у тебя бы даже той работы не было, если бы я не сжег старый собор!
— Что ты сказал?
— Да, это я сжег старый собор.
Том побледнел:
— Ведь это молния…
— Не было никакой молнии! Ночь была прекрасная. И никто не оставлял в церкви огня. Просто я поджег крышу.
— Незачем?
— Чтобы ты получил работу. В противном случае моя мать умерла бы где-нибудь в лесу.
— Она бы не…
— Однако умерла же твоя первая жена! Разве нет?
Том вдруг сделался совсем белым и стал казаться каким-то старым. Джек понял, что сильно задел его за живое. Этот спор он выиграл, но друга, похоже, потерял. Его охватило чувство горечи и досады.
— Убирайся вон, — прошептал Том.
Джек ушел.
Едва не плача, он поплелся прочь от поднимающихся стен собора. Вся его жизнь оказалась исковерканной. Невозможно было поверить, что он навсегда покидал эту церковь. В воротах монастыря Джек обернулся. Так много он задумал здесь сделать! Он мечтал сам вырезать все украшения центрального входа, надеялся уговорить Тома поместить под самым потолком собора каменные изображения ангелов и даже разработал совершенно новый проект декоративных аркад трансептов, который никому еще и не показал. Теперь он уже ничего не сможет осуществить. Как же все это несправедливо! К глазам подступили слезы, и все вокруг начало расплываться.
Джек вошел в дом. За кухонным столом мать учила Марту писать. Они удивленно посмотрели на него.
— Разве уже пора обедать? — спросила Марта.
Взглянув на лицо Джека, мать безошибочно поняла, что стряслась беда.
— Что произошло? — с тревогой спросила она.
— Я подрался с Альфредом, и меня выгнали со стройки, — мрачно проговорил Джек.
— А Альфреда тоже выгнали? — снова спросила Марта.
Джек покачал головой.
— Но ведь это несправедливо! — возмущенно воскликнула девочка.
— А из-за чего подрались на этот раз? — В голосе матери звучали усталость и раздражение.
— Правда, что моего отца повесили в Ширинге за воровство? — вместо ответа выпалил Джек.
Марта так и ахнула.
— Да, — печально сказала мать. — Его действительно повесили в Ширинге, но вором он не был.
Сытый по горло уклончивыми ответами про своего отца, Джек вспылил:
— Ну почему ты не хочешь сказать мне всю правду?
— Потому что мне больно об этом говорить! — выпалила мать и, к его ужасу, заплакала.
Он никогда не видел, как она плачет. Мать была такой сильной. Джек и сам готов был разрыдаться. Тяжело вздохнув, он все же спросил:
— Если мой отец не был вором, почему тогда его повесили?
— Не знаю! — закричала мать. — Я никогда этого не знала, и он не знал. Говорили, что он украл дорогую чашу.
— Откуда?
— Отсюда — из Кингсбриджского монастыря.
— Из монастыря?! Так его обвинил приор Филип?
— Нет, нет, это случилось задолго до того, как сюда пришел Филип. — Она сквозь слезы посмотрела на Джека. — Не спрашивай меня, кто его обвинил и почему. Не надо. Иначе ты можешь провести остаток своей жизни, стараясь найти правых и виноватых в преступлении, совершенном еще до того, как ты появился на свет. Я никогда не воспитывала в тебе чувство мести и не хочу, чтобы оно стало смыслом твоей жизни.
Несмотря на ее слова, Джек поклялся, что когда-нибудь он узнает об этом, но сейчас он желал лишь, чтобы она перестала плакать. Он сел рядом с ней на скамью и нежно обнял ее за плечи.
— Что ж, похоже, собор мне уже не строить.
— Чем же ты будешь заниматься, Джек? — спросила Марта.
— Не знаю. В Кингсбридже я больше не могу оставаться, так ведь?
— Но почему? — опешила Марта.
— Альфред хотел меня убить, а Том выгнал со стройки. С ними жить я не буду. Но как бы там ни было, я уже мужчина, и мне пора оставить свою мать.
— Но что ты будешь делать?
Джек пожал плечами:
— Я умею только строить.