— Не знаю, дорогая. Когда они такие крошечные, никогда не знаешь. Многие выживают, некоторые умирают. Это твой первенец?
— Да.
— Ты просто помни, что у тебя могут быть еще дети.
«Но ведь это ребенок Джека, а Джека я потеряла!» — мелькнула страшная мысль, но вслух говорить об этом Алина не стала, поблагодарила женщину и заплатила за травы.
Когда мать с дочерью ушли, она смешала святую воду с обычной, намочила в ней тряпку и положила малышу на головку.
К концу дня ему стало хуже. Алина давала ему грудь, когда он плакал, пела колыбельные песни, если не спал, и меняла тряпку у него на головке, когда он засыпал. Сосал он подолгу и при этом часто вздрагивал. К счастью, молока у нее всегда было много. Алина сама была еще очень больной и питалась только сухарями и разбавленным вином. Часы тянулись долго, комната, в которой она лежала, с засиженными мухами стенами, грубым дощатым полом, вечно не закрывающейся дверью и грязным маленьким оконцем, стала ей ненавистной. Вся обстановка состояла из четырех предметов: вконец расшатавшейся кровати, стула на трех ножках, подпорки для веревки, на которой развешивают белье, и подсвечника с тремя зубцами и только одной свечой.
Когда стемнело, пришла горничная и зажгла свечу. Она посмотрела на ребенка, лежавшего на кровати: тот вяло шевелил ручками и ножками и жалобно хныкал.
— Бедный кроха, — сказала она. — Он ведь даже не понимает, отчего ему так плохо.
Алина легла на кровать, но оставила свечу гореть, чтобы видеть ребенка. Этой ночью оба спали очень беспокойно. Ближе к рассвету малыш задышал ровнее и больше не кричал.
Алина всю ночь тихо плакала. Она потеряла следы Джека, ее ребенок умрет в этой таверне, полной чужих людей, за сотни миль от родного дома. Второго Джека уже не будет, как не будет у нее других детей. Возможно, она тоже умрет. Да это, наверное, и к лучшему… Все эти мрачные мысли лезли ей в голову до самого утра, когда она, вконец обессилевшая, задула огарок свечи и, откинувшись на подушку, заснула.
Разбудил ее громкий шум, доносившийся снизу. Солнце уже взошло, и на берегу реки, прямо под окнами таверны, вовсю суетился народ. Ребенок не шевелился, его личико было спокойное. Холодный ужас сковал ее сердце. Она дотронулась до его груди: он был не горячий, но и не холодный. Алина испуганно охнула. Малыш глубоко вздохнул и открыл глазки. От облегчения она чуть не потеряла сознание.
Она схватила его на руки, прижала к Себе и в голос заревела. Он поправился, ее кроха: температура спала, боль утихла. Она дала ему грудь, и он стал жадно сосать ее, не останавливаясь, пока не высосал все молоко и из второй груди. И только после этого заснул глубоким, сладостным сном.
Алина тоже чувствовала себя намного лучше, хотя очень ослабла за время болезни. Она проспала рядом с ребенком до полудня, потом снова покормила его и спустилась в общий зал, где поужинала сыром из козьего молока и свежим хлебом с кусочком бекона.
Возможно, это святая вода исцелила ее малыша, думала Алина. После обеда она вернулась на могилу святого Мартена, чтобы поблагодарить его за спасение сына.
Все время, пока она стояла в аббатской церкви, она наблюдала за работой строителей, думая о Джеке и о том, что он сможет еще увидеть своего сына. Вот только как быть, если он все-таки решил изменить свои планы: вдруг устроился где-нибудь в Париже, строит там новый собор? Размышляя обо всем этом, она заметила, что строители устанавливают консоль в виде мужской фигуры. Алина глубоко вздохнула от радости и облегчения. Она ни минуты не сомневалась в том, что согнувшаяся от невероятного напряжения фигура, державшая на своих плечах всю тяжесть колонны, — творение Джека. Значит, он был здесь!
Странно волнуясь, она подошла к строителям и, затаив дыхание, спросила:
— Эту консоль… ее ведь делал англичанин?
Ответил ей старик с перебитым носом:
— Да, это работа Джека Джексона. Красота. Никогда ничего подобного в жизни не видывал.
— Когда он был здесь? — спросила Алина и замерла в ожидании ответа. Старик почесал свою седеющую голову, не снимая засаленной шляпы:
— Уже что-то около года прошло. Помню, он долго у нас не задержался. Мастер не любил его. — Старик понизил голос: — Джек был слишком умным, сказать по правде. Мастер ему в подметки не годился. Поэтому и выгнал. — И пальцем показал Алине, что это строго между ними.
Алина, взволнованная, спросила:
— А он не сказал, куда ушел?
Старик взглянул на малыша:
— Судя по волосам, ребенок — его?
— Да, сын.
— А как ты думаешь, Джек будет рад тебя увидеть?
Старик наверняка думал, что Джек сбежал от нее, сообразила Алина. И рассмеялась:
— Ну конечно же! Он очень обрадуется!
Старик пожал плечами:
— Он сказал, что идет в Компостеллу, можешь мне поверить.
— Спасибо! — обрадовалась Алина и, к необычайному удивлению и восторгу старика, поцеловала его.
Дороги, по которым двигались паломники со всей Франции, сходились в Остабате, у подножия Пиренеев. К группе странников из двадцати человек, с которой шла Алина, здесь присоединились еще пятьдесят. Они уже в кровь истерли себе ноги от долгого пути, но держались бодро и весело; среди них были и богатые горожане, и бежавшие от правосудия преступники, несколько законченных пьяниц, монахи и священники. Служители Господа были, безусловно, движимы глубокой набожностью, остальных же влекли, похоже, просто жажда приключений и любопытство. Повсюду слышалась фламандская, немецкая речь, кто-то говорил на языке жителей Южной Франции, но, несмотря на такое разноречие, все прекрасно понимали друг друга и очень обрадовались, когда перешли Пиренеи: стали шутить, петь, играть во всевозможные игры, случались даже любовные истории.
После Тура Алина не встретила никого, кто помнил бы Джека. Правда, когда она шла по Франции, менестрели по дороге встречались не так часто, как она себе представляла. Один фламандский пилигрим, уже не раз ходивший по этим дорогам, сказал ей, что за Пиренеями, на земле Испании, их будет гораздо больше.
И он оказался прав. В Памплоне Алина разговорилась с одним менестрелем: тот помнил молодого рыжего англичанина, который расспрашивал всех о своем отце.
Пока усталые пилигримы медленно продвигались по Северной Испании к побережью, ей повстречались еще несколько человек, видевших Джека. И все они, к великой ее радости, говорили, что путь его лежал в Компостеллу; никто не помнил, чтобы Джек возвращался назад.
Значит, он еще там, решила Алина.
И хотя силы ее были уже на исходе, она воспрянула духом. Последние двое суток ей с трудом удавалось сдерживать свои чувства.
Была середина зимы, но погода стояла теплая и солнечная. Малышу было уже шесть месяцев, он был здоров и весел. Алина не сомневалась, что найдет Джека в Компостелле.