Епископ внимательно изучал денежные отчеты, медленно водя глазами по бесконечному ряду цифр. Он прервался, когда вошел Уильям, и, увидев злобное выражение на лице графа, коротко спросил:
— Что произошло? — Вопрос был задан с характерной для епископа мягкой иронией в голосе, которая всегда выводила Уильяма из себя.
Граф скрипнул зубами:
— Я теперь знаю, кто верховодит у этих чертовых оборванцев.
Уолеран вскинул одну бровь.
— Это Ричард из Кингсбриджа! — рявкнул Уильям.
— А! — Уолеран понимающе кивнул. — Ну конечно же. Все правильно.
— Это опасно, — со злостью в голосе процедил Уильям. Он ненавидел, когда епископ начинал холодно рассуждать про себя. — Они называют его «законным графом». — Уильям ткнул пальцем в Уолерана: — Я надеюсь, ты не хочешь, чтобы эта семейка вновь прибрала графство к рукам, они ведь презирают тебя, а в друзьях у них — приор Филип, твой давний враг.
— Ну ладно, успокойся, — снисходительно сказал Уолеран. — Ты прав, я не могу допустить, чтобы Ричард из Кингсбриджа снова завладел графством.
Уильям сел. Все тело разламывалось от боли. Впервые он чувствовал себя после сражения таким разбитым. Все мышцы ныли, руки были истерты до кровавых мозолей, синяки и шишки от ударов и падений причиняли нестерпимую боль. А мне ведь только тридцать семь, подумалось ему; неужели это начало старости?
— Я должен убить Ричарда, — сказал он. — Когда его не станет, вся эта шайка превратится в беспомощное стадо.
— Согласен.
— Впрочем, это дело нехитрое. Весь вопрос — где его искать? И тут ты можешь мне помочь.
Уолеран большим пальцем потер свой острый нос:
— Интересно, чем?
— Послушай. Если это организованная банда, значит, они где-то скрываются.
— Не понимаю тебя. Где они могут скрываться? В лесу конечно.
— Но ты же знаешь, что отыскать в лесу бандитов невозможно. Они все время меняют место, где хотят разведут костер, а спят вообще на деревьях. Но если кто-то пожелает сплотить их, он должен собрать всех в одном месте. Там, где они могли бы разбить постоянный лагерь.
— Так, значит, нам надо найти то место, где скрывается Ричард.
— Ну да.
— И что ты предлагаешь?
— А вот тут ты должен сказать свое слово.
Уолеран воспринял эти слова без особого воодушевления.
— Голову даю на отсечение: половина Кингсбриджа знает, где его искать, — сказал Уильям.
— Но нам с тобой они вряд ли скажут. Уж слишком мы оба им ненавистны.
— Ну, не всем… Не всем.
* * *
Салли была в восторге от праздника Рождества. Больше всего ей, конечно, понравилась праздничная еда: и имбирные пряники в форме кукол; и сладкая пшеничная каша на молоке, с яйцами и медом; и грушевый сидр, молодой и пьянящий, от которого ее поминутно бросало в безудержный смех, и она долго не могла остановиться; и традиционная рождественская требуха, которую часами отваривали, а затем запекли в тесте и получился вкусный пирог. Правда, в этом году угощения были не такими изысканными, как раньше, год был все-таки голодный, но девочка все равно была на седьмом небе от счастья.
Она с удовольствием украшала дом венками из веток остролиста. Первый мужчина, который переступил бы порог дома в этот день, должен был, по преданию, принести удачу, при условии, что он был бы черноволосым; так что отцу Салли пришлось все утро просидеть взаперти, чтобы, не дай Бог, не накликать на людей беду; ведь он был огненно-рыжий.
Особенную радость ей доставляли рождественские представления в церкви, когда монахи одевались восточными королями, ангелами, пастухами, и она чуть не умирала со смеху, когда вероломные идолы падали, узнав о появлении Святого Семейства в Египте. Но больше всего ей понравился мальчик-епископ. На третий день Рождества монахи одели самого молодого послушника в епископский наряд, и все должны были подчиняться ему.
Большинство горожан ждали на церковном дворе появления мальчика-епископа. Он должен был по традиции заставить старейших и уважаемых людей в городе выполнять самую черную работу: принести поленья, вычистить свинарники или помыть полы. Он напускал на себя важный вид, жеманничал, вел себя просто-таки нахально по отношению к людям, обладавшим властью в городе. В прошлом году он заставил ризничего ощипывать цыпленка: вот уж все позабавились, поскольку ризничий не знал, как к нему подступиться, и перья летели во все стороны.
Вынесли его торжественно на своих плечах два монаха, за ними выстроились остальные священнослужители. Мальчику на вид было лет двенадцать, его облачили в шелковое платье пурпурного цвета, в руках он держал епископский посох, а на лице застыла озорная ухмылка. Собравшиеся захлопали в ладоши, послышались приветственные возгласы. Перво-наперво мальчик ткнул пальцем в сторону приора Филипа и беспрекословным тоном приказал:
— Эй, парень! Ну-ка, живо на конюшню и вычисти мне осла!
Раздался взрыв хохота. Старый осел пользовался в городе дурной славой из-за своего крутого нрава, и поэтому его никогда не чистили.
— Слушаюсь, мой господин, — кротко ответил Филип и покорно отправился на конюшню выполнять поручение.
— Вперед! — скомандовал мальчик, и процессия тронулась с монастырского двора, увлекая за собой всех горожан. Некоторые, правда, потихоньку сбежали, чтобы успеть запереться в своих домах и обезопасить себя от буйной фантазии мальчика-епископа. Но зато они многое потеряли: такого веселья давно не было в городе. Вся семья Салли тоже собралась здесь: мать, отец, брат Томми, тетя Марта, пришел даже дядя Ричард, который появился неожиданно накануне ночью.
Сначала мальчик-епископ повел всю толпу в трактир. Так было издавна заведено. Там он потребовал для себя и всех послушников дармового пива. Пивовар с удовольствием выполнил приказание.
Салли оказалась на скамье рядом с братом Ремигиусом, едва ли не самым старым монахом. Это был довольно неприветливый человек высокого роста, и девочка до сего дня боялась даже заговорить с ним. Но тут он улыбнулся ей и сказал:
— Хорошо, что твой дядя Ричард приехал на торжество.
— Он подарил мне деревянного котенка, которого сам вырезал ножом, — гордо сказала Салли.
— Вот и хорошо. А он долго у вас погостит, не знаешь?
Девочка нахмурилась:
— Не знаю.
— Он, наверное, скоро обратно уедет.
— Да. Он теперь живет в лесу.
— А ты знаешь где?
— Знаю. Это место называется Каменоломня Салли. В честь меня! — И засмеялась.
— Я так и думал, — сказал брат Ремигиус. — Надо же, как интересно.
Когда все выпили, мальчик-епископ сказал: