Вся планировка территории представляла собой целый набор всевозможных препятствий для неприятеля. Конечно, это было существенно, но сейчас, когда Уильям старался понять, каким образом можно будет эти преграды преодолеть, он легко догадывался о назначении тех или иных оборонительных ухищрении. Даже если нападающие овладеют мостом и переправятся через ров, им предстоит прорваться через еще один мост и еще одну сторожевую башню и уж затем штурмовать этот надежный дворец. Каким-то образом надо будет попасть на второй этаж — предположим, построив собственную лестницу, — и даже тогда, по всей вероятности, придется выдержать еще один бой, чтобы из зала вверх по лестнице добраться до графских покоев. Этот замок можно взять только хитростью — к такому выводу пришел Уильям и стал так и сяк прикидывать разные способы овладеть зданием.
Поднявшись по ступенькам, он вошел в зал, который был полон людей, но графа среди них не было. В дальнем левом углу виднелась лестница, ведшая наверх, а около нее сидели пятнадцать или двадцать рыцарей и воинов, которые тихими голосами переговаривались между собой. Это было необычно, так как рыцари и воины представляли разные общественные сословия. Рыцари принадлежали к землевладельцам, жившим за счет доходов, получаемых от сдачи в аренду земли, в то время как воинам платили деньги за службу. Эти люди сближались только тогда, когда в воздухе начинало пахнуть войной.
Уильям узнал некоторых из присутствующих: там были Жильбер Кэтфейс, старый суровый вояка со старомодной бородой и длиннющими бакенбардами, еще крепкий, хотя ему уже было за сорок; Ральф из Лайма, любитель принарядиться, сегодня на нем был голубой плащ с красной шелковой подкладкой; Джек Фитц Гильом, уже рыцарь, хотя едва ли старше Уильяма, и некоторые другие, чьи лица казались знакомыми. Уильям кивнул в их сторону, но они не обратили на него особого внимания — его знали, но он был слишком молод, чтобы придавать ему значение.
Он повернулся и, посмотрев в другую сторону, увидел Алину.
Сегодня она была совсем другой. Вчера в соборе на ней была одежда из шелковых, шерстяных и льняных тканей, ее украшали кольца и ленты, на ногах — остроносые ботиночки. Сегодня она была одета в короткую тунику, какие обычно носят крестьянки или дети, ноги босые. Алина сидела на скамье, сосредоточившись над игральной доской, на которой лежали разноцветные фишки. Приподняв тунику, она положила ногу на ногу, открыв свои колени, затем, нахмурившись, сморщила носик. Вчера Алина была ужасно важная, сегодня же она превратилась в беззащитного ребенка, и оттого Уильям находил ее еще более привлекательной. Неожиданно он почувствовал себя уязвленным, что это дитя смогло причинить ему столько неприятностей, и он мучительно искал возможность продемонстрировать ей свое превосходство. Это было чувство, похожее на страсть.
Она играла с пареньком, который был года на три младше ее. Он выглядел беспокойным и непоседливым — игра ему не нравилась. Уильям заметил, что у игравших было семейное сходство. И действительно, этот мальчишка был похож на ту Алину, какую с детства помнил Уильям, с курносым носом и коротко остриженными волосами. Очевидно, это был ее младший брат Ричард, графский наследник.
Уильям подошел поближе. Ричард мельком взглянул на него и снова уставился на доску. Алина была вся в игре. Доска, за которой они играли, по форме напоминала крест и была разделена на квадраты разных цветов. Фишки были изготовлены из слоновой кости — черные и белые. Эта игра, похоже, была разновидностью игры в «девять камешков» и, возможно, привезена из Нормандии отцом в подарок детям. Но Уильяма больше интересовала Алина. Когда она склонилась над доской, ворот ее туники оттопырился и он увидел ее груди. Они были именно такими большими, какими он их и представлял. У него пересохло во рту.
Ричард сделал ход.
— Нет, — сказала Алина, — так нельзя.
— Почему нельзя? — разозлился мальчишка.
— Потому что так не по правилам, глупый.
— А мне наплевать на правила, — капризно заявил Ричард.
— Ты должен соблюдать правила! — вспыхнула Алина.
— Почему это я должен?
— Должен, потому что должен!
— А я не хочу, — сказал он и смахнул доску на пол. Фишки полетели в разные стороны.
Рванувшись с быстротой молнии, Алина влепила ему пощечину. Он вскрикнул. Его гордость была уязвлена столь же сильно, сколь жарко горела его щека.
— Ты… — Он подбирал слова. — Ты чертова потаскуха, — заорал он и, повернувшись, бросился прочь, но не успел пробежать и трех шагов, как врезался в Уильяма.
Тот одной рукой подхватил его и приподнял.
— Смотри, чтобы священник не услышал, какими словами ты называешь свою сестру.
— Больно! — завизжал извивающийся Ричард. — Отпусти!
Уильям еще некоторое время подержал его на весу. Ричард перестал сопротивляться и расплакался. Уильям опустил его на пол, и он убежал, обливаясь слезами.
Алина, широко раскрыв глаза, смотрела на Уильяма — игра забыта, морщинки удивления пролегли по лбу.
— Почему ты здесь? — Ее голос был тихий и ровный, голос умудренного жизнью человека.
Уильям уселся на скамью, чувствуя удовлетворение оттого, что он так по-хозяйски разделался с Ричардом.
— Пришел повидать тебя, — сказал он.
Ее лицо выражало недоверие.
— Зачем?
Уильям устроился так, чтобы можно было наблюдать за лестницей. Он увидел спускающегося в зал человека лет за сорок, одетого как старший слуга — круглая шапочка, короткая туника из дорогой ткани. Слуга сделал кому-то знак рукой, и рыцарь, а за ним воин пошли наверх. Уильям снова взглянул на Алину:
— Я хочу поговорить с тобой.
— О чем?
— О нас с тобой. — Через ее плечо он увидел, что слуга приближается к ним. В походке этого мужчины было что-то женское. В одной руке он держал конической формы кусок сахара грязно-коричневого цвета, в другой — какой-то скрученный корень, похожий на имбирь. Без сомнения, это был управляющий, который только что сходил за драгоценными приправами, хранившимися в графских покоях в закрывающемся шкафу, и теперь нес их повару: сахар, чтобы, по всей вероятности, подсластить пирог из диких яблок, а имбирь, чтобы придать аромат миногам.
Алина проследила за взглядом Уильяма.
— А, Мэттью, привет.
Управляющий улыбнулся и отколол для нее кусочек сахара. Уильям видел, что Мэттью просто обожал свою госпожу. Должно быть, что-то в ее поведении насторожило его, улыбка исчезла, он нахмурил брови и мягким голосом спросил:
— Все в порядке?
— Да, благодарю.
Мэттью взглянул на Уильяма, и на его лице отразилось удивление.
— Молодой Уильям Хамлей, не так ли?
Уильям был смущен тем, что слуга его узнал, но иначе и быть не могло.
— Прибереги свой сахар детям, — проворчал он, хотя сахара ему никто и не предлагал. — Это не для меня.