Треск и грохот заставили его вновь посмотреть вверх. Прямо над ним начало медленно крениться огромное бревно. Он стремглав бросился назад, в южный трансепт, где стоял насмерть перепуганный Катберт.
Потрясенные Филип и Катберт, забыв о собственной безопасности, наблюдали, как целая секция крыши, состоявшая из трех треугольных конструкций балок и поперечных досок с прибитыми к ним свинцовыми листами кровли, проваливалась в церковный неф. Крыша рухнула на одну из массивных каменных арок центральной части собора и с грохотом, подобным раскатам грома, своим громадным весом раздавила ее. Все это происходило очень медленно: медленно падали балки, медленно разваливалась треснувшая арка и медленно летели в разные стороны обломки камней. За ними беспорядочно посыпались остальные балки крыши, и наконец с протяжным гулом задрожала часть стены алтаря и с грохотом завалилась в северный трансепт.
Филип был в смятении. То, как рушилось это массивное здание, просто ошеломляло. Прежде он никогда бы не подумал, что такое может случиться, и теперь с трудом верил собственным глазам. Сбитый с толку, он не знал, что делать.
Катберт потянул его за рукав.
— Уходим! — прокричал он.
Филип все стоял. Он вспомнил, что рассчитывал привести в порядок финансы монастыря за десять лет строжайшей экономии и упорного труда. И вот теперь он должен строить новую крышу, новую северную стену, а возможно, и еще что-нибудь, если разрушения будут продолжаться… «Воистину это дело рук дьявола, — подумал он. — Как иначе морозной январской ночью могла загореться крыша?»
— Мы погибнем! — заорал Катберт, и звучавшие в его голосе нотки обыкновенного человеческого страха дошли наконец до сознания Филипа. Он повернулся, и они выбежали из церкви.
Из опочивальни выскакивали встревоженные монахи. Естественно, они останавливались и смотрели на церковь, но стоявший возле двери повар Милиус отгонял их прочь от возможного обвала, приказывая бежать по дорожке соборной площади в направлении арки, где уже находился Том, указывавший монахам, в каком направлении следует уходить. Филип услышал, как он говорил им:
— Ступайте в дом для приезжих и держитесь подальше от церкви!
«Он перестраховывается, — подумал Филип. — Неужели здесь они не были бы в полной безопасности? Впрочем, лишняя предосторожность не повредит. Строго говоря, я сам должен был бы об этом позаботиться».
Но осмотрительность Тома заставила его задуматься над тем, как далеко могут разлететься обломки рушащейся церкви. Если церковная площадь не была абсолютно безопасным местом, то как насчет часовни? Там, в боковой комнатке с толстыми стенами и без окон, стоял обитый железом дубовый сундук, в котором хранились те небольшие деньги, что были у монастыря, да драгоценная посуда и все монастырские грамоты и документа на право владения. Через минуту он увидел казначея Алана, молодого монаха, работавшего с ризничим и следившего за церковным убранством.
— Надо забрать из часовни казну. Где ризничий? — спросил его Филип.
— Он уже ушел, отче.
— Ступай найди его и возьми ключи, затем вынеси из часовни казну и отнеси в дом для приезжих. Живо!
Алан убежал. Филип повернулся к Катберту.
— Ты бы на всякий случай проследил за ним.
Катберт кивнул и последовал за Аланом.
Филип снова взглянул на церковь. Огонь неистовствовал все сильнее, и теперь во всех окнах ярко полыхали языки пламени. Его мысли вновь вернулись к делам. Ризничий должен был бы подумать о казне, вместо того чтобы так поспешно спасать свою шкуру. Было ли еще что-нибудь, о чем он забыл? Все происходило с такой быстротой, что трудно было сосредоточиться. Монахи укрылись в безопасном месте, о казне позаботятся…
Он забыл о святых мощах.
В самом дальнем углу алтаря, за епископским троном, стояла каменная гробница древнеанглийского мученика святого Адольфа. В гробнице находился деревянный гроб с мощами святого. Время от времени для демонстрации гроба крышку гробницы поднимали. Сейчас святой Адольф уже не был столь почитаем, как в старые времена, когда к нему со всех концов стекались больные и от прикосновения к его гробнице чудесным образом исцелялись. Останки святых очень помогали церквам в привлечении верующих и паломников. Они приносили так много денег, что, стыдно сказать, известны случаи, когда монахи крали святые реликвии из других церквей. Филип намеревался возродить интерес к Адольфу.
Поэтому святые мощи надо было спасти.
Для того чтобы поднять крышку гробницы и вынести гроб, Филипу нужен был помощник. И о спасении этой реликвии тоже должен был бы позаботиться ризничий. Но его нигде не было видно. Следующим, кто выскочил из опочивальни, был заносчивый помощник приора Ремигиус. Филип подозвал его и сказал:
— Ты поможешь мне спасти мощи святого.
Светло-зеленые глаза Ремигиуса со страхом посмотрели на пылающую церковь, но после минутного колебания он последовал за своим приором.
Войдя, Филип остановился. С тех пор как он выбежал отсюда, прошло ничтожно мало времени, но пожар заметно разбушевался. Едкий запах горящей смолы раздражал ноздри. Несмотря на бушующее пламя, казалось, в церкви был сквозняк: дым вырывался в образовавшуюся в крыше дыру и огонь затягивал через окна холодный воздух. Тяга была отличной. Светящиеся угли дождем посыпались на пол, а несколько догоравших под крышей бревен, похоже, были готовы упасть в любой момент. До этого Филип сначала беспокоился за своих монахов, затем за имущество монастыря, а теперь он в первый раз испугался за себя и никак не мог решиться войти в этот пылающий ад.
Но чем дольше он медлил, тем больше становилась опасность, и, если бы он слишком долго думал об этом, присутствие духа окончательно покинуло бы его. Подобрав подол сутаны и крикнув Ремигиусу: «За мной!» — он ринулся вперед. Он бежал, петляя между горевшими на полу деревянными обломками и ежеминутно ожидая, что на него обрушится балка. Он бежал, чувствуя, как замирает сердце, и стараясь не закричать от напряжения. Наконец он добрался до бокового придела на другой стороне здания.
На мгновение он остановился. Здесь было безопасно, ибо боковые приделы имели каменные сводчатые потолки. Рядом стоял Ремигиус. Наглотавшись дыма, Филип задыхался и кашлял. Чтобы пересечь поперечный неф, потребовалось всего несколько мгновений, но это время показалось ему длиннее, чем полуночная месса.
— Мы погибнем! — заорал Ремигиус.
— Господь нам поможет, — отозвался Филип и подумал: «Тогда почему же мне так страшно?»
Но сейчас было неподходящее время для богословия.
Из поперечного нефа, держась поближе к боковому приделу, они повернули в алтарь. Филип почувствовал жар, исходивший от весело горевших на хорах скамеек, и его пронзила боль утраты: это были очень дорогие, покрытые чудесной резьбой скамьи. Однако он заставил себя выкинуть их из головы и, сосредоточившись на своей главной задаче, бросился в дальний конец алтаря.