— Ты не сможешь идти, — буркнул он, наконец. — А я не смогу тебя вынести.
— Ты только ослабь мне ремни, — сказал Фарамунд быстро. — А то руки и ноги затекли. Еще немного, и они уже станут ногами мертвеца.
Громыхало кивнул, но с места не двигался. Затаив дыхание, Фарамунд следил, как палач то поглядывает на него оценивающе, то начинает прислушиваться к крикам и конскому ржанию во дворе.
Наконец огромная фигура качнулась, клещи звякнули о пыточный стол. Ремни он ослабил чуть-чуть, дабы, если хозяин вернется, ничего не заметил, но Фарамунд тут же начал напрягать мышцы рук и ног, усиленно гоняя кровь, пробуждая застывшие мускулы, жилы, заставляя готовиться к новым схваткам.
Лаурс не утерпел, пришел к вечеру. Фарамунд лежал на столе распятый, весь залитый кровью. На полу растекалась красная лужа, тут же стояло ведро с колодезной водой.
— Ну что? — спросил Лаурс.
— Осталось чуть, — сообщил Громыхало. Громадная фигура палача словно бы усохла, сам он выглядел бледным, изнуренным, глаза бегали по сторонам. — Уже стонет!.. Еще чуть... и начнет вопить, как недорезанный поросенок!
Лаурс оглядел Фарамунда с головы до ног:
— Ладно. Я буду в оружейной. Сразу же пошли за мной мальчишку, понял?
— Сделаю, хозяин!
Лаурс ушел, а Громыхало опасливо прислушался к шагам, сказал тихо:
— Да, вид у тебя...
— Бывало и хуже, — ответил Фарамунд хрипло, хотя не думал, что такое с ним бывало. Такое достаточно пережить раз в жизни. — Пора...
Громыхало осторожно освободил ему руки. Ремень на ногах Фарамунд перерезал сам. Лицо его было страшным в застывшей корочке собственной крови. Час назад он сам указал Громыхало, где надрезать кожу так, чтобы выступившая кровь создавала облик как можно более жуткий. Такие же надрезы были и по телу. Громыхало еще удивлялся, откуда он знает, где и как надо надрезать, не был ли сам раньше палачом?
Они ушли достаточно легко. Самое трудное было снова двигаться, не привлекая внимания. Громыхало зазвал в пыточную одного из проходивших по двору воинов, сам оглушил, раздел, а из пыточной вышли, пользуясь вечерней полутьмой и пряча лица от факелов.
К лесу шли в темноте, Фарамунд факел взять не разрешил. Громыхало удивлялся, как его нынешний вожак чувствует в полной темноте тропку, ведь даже звезд не видать, однако Фарамунд вел, руководствуясь странным почти звериным чутьем.
Темные деревья раздвинулись, Громыхало рычал, ругался, наконец взмолился:
— Мне сучьями всю рожу раскровянило! Как еще глаза целы?..
— Тогда соснем до рассвета, — донесся из темноты мертвый голос. Громыхало ощутил, насколько бывший пленник измучен. — Утром... все... решим...
Послышалось падение тяжелого тела, хруст ветвей кустарника. Громыхало на ощупь опустился на траву. На листьях уже скапливалась холодная гадкая роса. Одежда быстро отсыревала, по телу пробежала дрожь. На миг ощутил себя дураком, что ушел с этим... В бурге сидел бы перед горящим очагом, грел бы уже не молодые кости.
И только сверкающий сундук с золотом позволил заснуть с неуверенной улыбкой.
Дрожь сотрясала все тело так, что стучали кости. Мокрая одежда прилипла, снизу гадостно воняло. Оказывается, ночью опустился в россыпь гниющих грибов, теперь все тело зудело, щипало и чесалось, а ядовитая слизь, казалось, проникла во внутренности.
— Ну, — выговорил он с трудом, — где... твое... запрятанное... золото?
Тусклый рассвет уже окрасил верхушки деревьев в цвет старого серебра. Небо оставалось серым, затянутым плотным слоем туч. В ветвях перекликались птицы. Фарамунд лежал под стволом могучего дуба, под ним прогибался толстый слой веток. Лицо его вспухло и покрылось кровоподтеками, один глаз едва проглядывал сквозь вздутые веки.
— Золото? — переспросил он.
Одним прыжком оказался на ногах, напряг и распустил мышцы. Громыхало раскрыл глаза шире. Еще вечером этот разбойник выглядел как умирающий, а сейчас будто заново родился, сильный и злой, как дикий кот.
— Да, золото, — повторил он. — Которое у тебя где-то закопано.
Фарамунд развел руками:
— Да нет у меня никакого золота. Погоди, погоди!.. Не вскидывайся. Да я тебя обманул. Но обманул... по мелочи. Это не обман, а... военная хитрость. Понял? Военные тайны нельзя доверять даже своим.
Дрожь тряхнула Громыхало сильнее. Внутренности свело, он ощутил боль в печени. В глазах вспыхнули белые искры.
— Ты... все соврал?
— Да, но...
Огромное тяжелое тело ринулось, как будто сквозь кусты на полном скаку метнулся громадный тур. Фарамунд не успел отстраниться, могучие пальцы ухватили его за горло. Они грохнулись, дыхание вылетели из груди Фарамунда со стоном: в спину больно ударил корень дерева.
Он хрипел, задыхался, в глазах потемнело, а в ушах послышался нарастающий шум. Не помня себя, он бил руками, куда-то тыкать сведенными судорогой пальцами. Когда уже совсем начал задыхаться, хватка на горле ослабела.
Руки удалось оторвать не сразу, но потом двумя свирепыми ударами сбил палача на землю, навалился сверху.
Из разбитого рта Громыхало текла струйка крови. Он попытался схватить его снова, Фарамунд снова ударил, сильно и жестоко. Руки палача бессильно упали вдоль тела на землю.
Фарамунд слез, прислонился спиной к дереву. Огромное тело палача лежало рядом, кровь медленно вытекала изо рта. Потом глаза медленно открылись, налитые кровью глазные яблоки повернулись, зрачки сузились, отыскали врага.
— Не спеши, — выдохнул Фарамунд хрипло. — Я мог бы тебя сейчас убить... Но я тебе говорю... Послушай меня!
Громыхало закрыл глаза. Лицо медленно старело, на глазах появились морщины, резче выступили широкие, как у гунна, скулы.
— Убей, — прошептал он. — Ты победил... Теперь убей!
— Не я победил, — ответил Фарамунд. — Мы оба победили!
Лицо Громыхало было серым, как пепел на пожарище.
— Никакого золота... нет. А там у меня были хотя бы кров и постель, кусок хлеба...
Фарамунд сказал убеждающе:
— Пойми, я тебя не обманываю. В главном. Разве я не мог тебя зарезать даже ночью, пока ты спал? Нет, теперь ты мне друг. У меня и у тебя есть золото! Но лежит пока что в чужих карманах. Я не разбойник, я служил Свену Из Моря. Но я не клялся ему служить, поклялся лишь не поднимать на него оружия, которое он мне вручил! Так что мы — свободные люди. Я не стану возвращаться к Свену. Мы с тобой сами отряд! И, если повезет, то построим себе крепость, а власть наша будет не на три деревушки, как у Свена!
Громыхало долго лежал, затем вздрогнул, вскинул руку, непонимающе посмотрел на рукав, по которому ползла липкая смердящая слизь. Выругался, отсел на толстый корень дерева.