Фабий помрачнел, черная боль стиснула сердце, словно это он был виноват, что войска этого безжалостного человека сравняли цветущий город с землей.
— Не понимаю, что вы хотите от меня?
Фарамунд сказал небрежно:
— Да всего лишь покажетесь! Ну, если надо, то подтвердите, что в вашем городе уже мои войска.
Легат дико посмотрел на невозмутимое лицо рекса. Оглянулся как ужаленный: в городские врата нескончаемым потоком вливались всадники рекса. На башнях уже замелькали их красные одежды, со стен стражу согнали вниз.
— Подтвердить?.. — повторил он, запинаясь. — Кому?.. разве город... не взят?
Фарамунд удивился:
— Кем?
— Ну... а этот... пожар... пленные...
Он лепетал, чувствуя, что свершилось непоправимое, что он, опытнейший военачальник, попал в какую-то замысловатую ловушку.
Фарамунд словно бы только сейчас понял, заулыбался:
— Ну, у нас не столько войск, чтобы распыляться на два лагеря! К ним мы и не приближались. А лес я велел поджечь с той стороны... прямо перед их городом, чтобы отсюда казалось, будто горит сам город. Ведь если малый пожар — то горит село, если большой — то город, верно? А пленные, конечно же, совсем не из Геяриума. Да и не пленные они вовсе! Просто пришлось нарядить своих... ха-ха!.. Признайтесь, больше всего вас добили гонцы, что прискакали с той стороны пьяные?
Фабий покачнулся, сильная рука рекса удержала, не дала упасть под копыта коня. Его трясло. Перед глазами промелькнули и эти гонцы, и та радость, что с их появлением охватила всю войско, в ушах звучали те ликующие вопли... нет, это сейчас кричат ликующе, захватывая вверенный ему город...
— Я хочу умереть, — прошептал легат в отчаянии. — Я хочу умереть... Я все равно покончу с собой!
Голос Фарамунда прозвучал сверху сочувствующе:
— Это бесполезно. Теперь-то я могу, в самом деле, подвести к Геяриму вереницу знатных граждан вашего города! Но вам станет легче, если скажу, что я почти без боя... или малой кровью захватил уже два десятка таких городов.
Легат ухватился в отчаянии за волосы, рванул, безумными глазами посмотрел на пучки волос в кулаках. Боль не отрезвила, душевная боль намного злее.
— Станет легче, — сказал рекс, — когда и Геяриум падет тоже... без сражения. Всем станет легче, даже горожанам!
Он задержался в Геяриуме, принимая коммендации, а войска окрыленно двинулись дальше на юг. Шли отважно и опрометчиво, как делали все: гогты, гепиды, лангобарды, вандалы, тюринги... И если бы впереди оказались римляне, их бы смяли, но... наткнулись на пришедших чуть ранее готов!
В жестоком бою, что длился с утра и до заката солнца, его войско было разбито наголову. Только ночь спасла от окончательного истребления. Когда наступило утро следующего дня, по заваленному трупами полю ходили готы, добивали тяжело раненых, как своих, так и чужих, а когда из-под груды мертвых тел вытаскивали легко раненого, то задавали только один вопрос: гот или франк?
Оставив труп франка истекать кровью, шли дальше, заодно собирали оружие, снимали доспехи. Следом ехали повозки, туда равномерно складывали все, чем могли поживиться: одежда, щиты, любая обувь... Привыкшие к трупам и ручьям крови под ногами, лошади тащили телеги почти спокойно, только колеса увязали в размокшей от крови земле все глубже и глубже.
Фарамунд приехал, когда остатки его войска собирались по эту сторону леса, а значительная часть все еще пряталась в чаще. Хотя леса здесь редкие и настолько чистые, словно вымытые, франки все еще бросались в глубь леса, словно дети, которые ищут спасение за материнской юбкой.
Теперь эти бывалые воины прятались друг за друга от его испепеляющего гнева. Только несколько вспомогательных отрядов, разосланных в разные стороны, не участвовали в сражении, им-то Фарамунд и велел соорудить лагерь. А всех, кто бежал от готов, велел лишить коней, а также оставил ночевать вне лагеря. А в лагерь принимать только тех, кто принесет оружие и что-нибудь с убитого: латы или шлем.
Сам он сидел в шатре угрюмый, на поле лежало два пустых кувшина, трепещущий молодой парнишка пугливо наполнял кубок.
Громыхало, тоже с красными от долгого пьянства глазами, гудел успокаивающе:
— Всего лишь первое поражение... Ну и что? Просто мы напоролись на себе подобных. Смелем и готов!.. Александр Македонский имел всего сорок тысяч человек, но разбивал полумиллионные армии многих противников, и, в конце концов, завоевал весь мир.
— Александр Македонский? — пробормотал Фарамунд. — Это не тот рекс тевтонов, что за рекой Лабой? О нем доходят разные слухи...
Громыхало посмотрел на рекса с брезгливой жалостью:
— Не тот.
— Тогда рекс кимвров, те, по слухам, сейчас надвигаются...
Громыхало покачал головой. Фарамунд со вспыхнувшим гневом уловил в его глазах почти сочувствие ударенному по голове:
— Когда он жил... а жил в дальних солнечных землях... здесь было одно сплошное болото. Говорят, что людей здесь не было вовсе. Затем болото высохло, вырос этот лес... Я не знаю, что с миром делается! Расширяется, что ли? В те времена эти земли считались мертвыми... Да что там считались! Были мертвыми. Однажды прогневанный император лучшего поэта Овидия сослал в дикие страшные страны, где земля лопалась от мороза, где свирепые ветры наметали горы снега, где птицы на лету погибали от мороза...
Он слушал нетерпеливо:
— Ну и что?
— А то, что сослали в эти же земли, только еще южнее! Намного... Я сам не больно-то много знаю, рекс. Тебе бы с Тревором поговорить, тот бывал в империи, даже в самом Риме. Но я знаю, что четырнадцать тысяч греков, служивших Киру, разбили стотысячное войско противника. А мы не хуже каких-то занюханных греков.
Слух о его поражении не остановил приток новых сил. Тысячи молодых героев жаждали подвигов и воинской славы, а где еще они могут ее стяжать, как не под знаменем самого удачливого из конунгов?
Вскоре его войско восстановило численность, и он с ходу осадил загородивший дорогу Каталин. Сам город стоял очень неудобно для осады: в излучине реки, с другой стороны расстилался широкий зеленый луг, но люди Фарамунда вскоре убедились, что под зеленым толстым ковром находится бездонное болото. Тяжело вооруженные проваливались, цеплялись за кочки, орали, и Фарамунд велел прекратить попытки подобраться к городу с этой стороны.
Оставалась только узкая дорога, но проклятые каталинцы насыпали по бокам земляные валы, и если пустить туда войска, то его перебьют с боков раньше, чем ударятся в ворота.
Фарамунд послал гонца с требованием сдаться, но, конечно же, он сам бы назвал дураком того, кто сдался бы в такой выгодной позиции. Несколько дней он в бессильной ярости смотрел, как горожане выходят через небольшую калитку и собирают на болоте ягоды и даже рвут кувшинки.