Говорила тоненькая, высокая девочка, немногим старше Сибирочки, красивая и нежная блондинка, хрупкая, как цветок.
— Я Герта, дочь директора Шольца, — произнесла девочка, улыбаясь задушевной и милой улыбкой, пожимая руку Андрюши и целуя его спутницу в ее бледную щечку. — Ах, что за прелестное дитя! — воскликнула она с восхищением, только сейчас разглядев прелестные локоны Сибирочки и ее искрящиеся, как звездочки, синие глазки. — Чудо, что за девочка! Я должна показать тебя моей Элле, голубка! О, ты еще не видала Эллы?.. Не испугайся ее… У Эллы черное тело, но душа розовая, как утренняя заря. Элла, моя Элла, где ты?
— Элла здесь, госпожа! — послышался грубый, как из трубы, глухой голос, и Сибирочка с невольным криком попятилась назад.
Перед нею и Андрюшей появилось странное существо, черное, как сажа, со сверкающими белками посреди общей черноты лица, с курчавыми короткими волосами, с расплющенным носом и толстой, синевато-бурой выпяченной губой. На небольшом, но удивительно сильном, с крепкими мускулами теле негритянки была надета полосатая, желтая с черным, юбка и белая матроска с красным воротником. Огромные золотые кольца были продернуты в ее уши, а на голой шее, такой же сильной и мускулистой, как и все тело, висело в несколько рядов обмотанное коралловое ожерелье.
— Вот мой друг — Элла. Она называет меня своею госпожою, но мы с нею подруги. Она плохо говорит по-русски или, вернее, совсем не говорит, кроме двух фраз: «Элла здесь, госпожа» и «Элла тебя любит». Но сердце у нее золотое, и она будет вам другом. Ее выписали прошлою осенью сюда из Африки. Она негритянка. Пожмите ее руку. Не бойтесь ее черноты.
И маленькая Герта так ласково взглянула на Андрюшу и его маленькую подругу, что те не имели духу отказать ей в ее просьбе и оба протянули руки негритянке. Элла нежно, как хрупкую вещицу, пожала крошечные пальчики Сибирочки и так тряхнула руку Андрюши, что у мальчика буквально искры посыпались из глаз.
— Элла показывается публике как силачка, — поторопилась объяснить Герта своим новым знакомым.
— О, она, должно быть, страшно сильна, — согласился Андрюша. — Я думал, что она собирается оторвать мне руку или вывихнуть плечо! — прибавил он со смехом.
— Это она по дружбе… А вот когда Элла рассердится, то действительно ее сила может многим повредить. Смотрите, смотрите, она уже начинает сердиться, — проговорила Герта, живо оборачиваясь назад.
Братья-акробаты окончили между тем свои упражнения и, спрыгнув, как мячики, на пол, окружили Эллу.
Двое старших, которым было уже, по-видимому, лет около двадцати, сильные и рослые парни, подошли к негритянке.
— Слушай ты, черная кукла, продай мне твои кораллы, я подарю их моей сестре! — произнес старший и без церемонии схватился за красное ожерелье, обмотанное вокруг черной шеи Эллы.
— А мне продай твои серьги! Я надену их себе на нос, — вторил брату второй и дотронулся пальцами до черного уха негритянки.
Та что-то промычала в ответ и сердито тряхнула головою. Но сорванцы не унимались и, как ни отмахивалась от них негритянка, приставали к ней, уговаривая ее отдать им ее драгоценности.
— Ну зачем тебе они? Ведь ничто не может украсить такую чумазую глупую физиономию! — расхохотался старший акробат и потянул к себе со смехом коралловую нитку.
Тут произошло нечто неожиданное. Коралловая нитка не выдержала и порвалась. С нею вместе порвалось последнее терпение Эллы. Что последовало затем, никто из присутствующих на сцене не мог предвидеть. Элла с необычайною живостью схватила за шею одной рукою одного акробата, другою — другого и, сблизив их головы, прехладнокровно постучала ими одна о другую так, что оба акробата буквально взвыли от боли. Потом с тем же глухим ворчаньем, напоминающим рычание дикого зверя в девственных лесах Африки, Элла швырнула сначала на пол одного юного акробата, затем, как полено, сложила на него другого и как ни в чем не бывало преспокойно уселась на эту живую скамью. Оба акробата извивались, как змеи, шипели, кричали и визжали, громко протестуя и бранясь под тяжестью сидевшей на них силачки, но ничто не помогало.
Элла продолжала сидеть, торжествующе поглядывая на всех и ярко поблескивая своими черными глазами. И только новый звонок, пронзительно зазвеневший в коридоре, и появление директора, мистера Билля и Никса нарушили эту сцену.
Мистер Билль и Никс были в гладких, из шелка, вязаных розовых фуфайках и в коротких зеленых шелковых трусах (штанах), осыпанных блестками. В руках англичанина был длинный хлыст, в руках Никса — кусок сырой говядины.
— Что это у него? Зачем он держит мясо? — обратилась было Сибирочка к Герте с вопросом, на который та не успела, однако, ответить, потому что почти одновременно с этим оглушительный рев послышался где-то поблизости, — рев, от которого дрогнули стены театра и невольно побледнели лица у людей. Незаметная до сих пор дверь сбоку сцены раскрылась настежь, и шестеро театральных слуг вкатили в образовавшееся огромное пространство в стене большую клетку на колесах с помещавшимися в ней двумя африканскими львами необычайной величины.
— Это Цезарь и Юнона, — пояснила Герта Сибирочке, — не правда ли, как они прекрасны?
Но Сибирочка далеко не разделяла ее мнения. Она не нашла в красавцах львах никакой красоты. Лев и львица были просто страшны с их расширенными пастями и оглушительным ревом.
Каков же был ужас девочки, когда, лишь клетка со львами появилась на подмостках сцены, Никс чуть ли не бегом бросился к ней! За ним степенно направился мистер Билль, играя своим длинным кнутом.
Минута-другая — и, приподняв железную дверь клетки, Никс очутился в ней.
За ним смело вошел мистер Билль. И, точно по волшебству, с их появлением в клетке страшный рев зверей мигом прекратился.
Никс бросил им по куску имевшегося у него мяса, и звери с жадностью стали уничтожать его.
— Мисс Герта, позвольте вас просить приготовляйт маленькую артистку мисс Сибирушку, — тоном, не допускающим возражений, проговорил мистер Билль, любезно осклабив свои желтые зубы.
Эту фразу Андрюша и Сибирочка услышали ровно через две недели после того, как им пришлось поселиться в «Большом доме». «Большой дом», стоявший чуть ли не на самой далекой окраине Петербурга, находился через добрый десяток улиц и кварталов от снимаемого Эрнестом Эрнестовичем здания театра.
«Большой дом» директор населил исключительно членами своей труппы. Здесь жил он сам с дочерью Гертою и с своею престарелою теткою. Здесь жил эквилибрист Иванов со своими сыновьями: Денисом, Глебом, Петром и Вадимом, тут же поселился и клоун Дюруа с его крошкою внуком Робертом, негритянка Элла со своею старухою матерью, мистер Билль, начальник — хозяин Никса Вихрова, и здесь же, наконец, нашли себе приют Сибирочка и Андрюша.
Клоун Пьеро Дюруа, нервный, желчный старичок за кулисами и дома, но незаменимый весельчак перед публикой, не говоря ни слова, взялся обучить своему нетрудному искусству Андрюшу. Пока мальчик не выступал на сцене, на его обязанности лежало ухаживание за шестилетним Робертом, большим задирой и забиякой.