Миротверд ахнул:
— Боги!.. Да что же это... Неужто все поколения смотрели и не видели?.. Ребята, быстро топоры, веревки, ломы, ваги! Скачите в крепость, тащите все, охрану побольше!
Гридень, который колотил, сказал быстро:
— Сперва надо самим попробовать!.. Мы топорами подденем. А если уж такая тяжелая, тогда и кликнем на помощь.
Олег смотрел безучастно, как все четверо бросились, торопясь и толкаясь, к плите, били обухами, но мешали один другому, пока один, прицелившись, не ударил обухом тяжелого топора сильно и точно в самую середину плиты.
Хрустнуло, словно проломилась скорлупа гигант-ского яйца. Черная трещина пробежала быстрая, как ящерка, разветвилась. Обломки чуть просели, словно внизу была пустота.
Кто-то вскрикнул, тут же поддели лезвиями топоров. Самый крупный обломок вытащили, остальные глыбы освобожденно рухнули в темноту. Из глубины пахнуло странно теплым воздухом, необычными запахами. Миротверд пал на брюхо, всматривался в темень. Камни словно растворились во тьме, ни стука, ни плеска, ни шороха.
Гридень сбегал к коням, вернулся с длинным арканом. Торопясь, ему надели петлю на пояс, Миро-тверд зажег факел, а гридень начал опускаться в подземное хранилище.
Остальные держали веревку, то и дело с великим изумлением оглядывались на молодого, все еще невеселого парня в волчьей шкуре. Даже не поведет глазом в сторону открывшегося хода!
Миротверд сказал срывающимся голосом:
— Не знаю... даже если ничего не отыщем, все равно прославимся...
А гридень рядом просипел простуженным голосом:
— Да, мы сумели...
— Он сумел, — поправил Миротверд. — Но мы все сделали!
Веревка в их руках скользила рывками. Из дыры доносились вскрики, желтое пятно света иногда показывалось в темном проеме, все слабело и слабело. Когда в руках остался конец аркана, третий гридень сбегал к коням, принес все оставшиеся, связали накрепко, веревка снова пошла короткими осторожными рывками вниз.
Олег ожидал, что, когда все четыре аркана подойдут к концу, Миротверд опомнится, так почти и было, но взгляд управителя зацепился за пояс старшего гридня, и тот поспешно снял, пояс был длинный, шелковый, такие же и у других, а когда связали их тоже, спуск смельчака продолжался.
Наконец им пришлось лечь на животы, веревку держали в вытянутых вниз руках. Олег видел их побелевшие от напряжения лица. Веревка раскачивалась, из темной дыры вроде бы доносился далекий крик, затихал, потом слабые звуки слышались снова.
Внезапно Миротверд вскрикнул:
— Тащим!
Они с трудом встали на колени, держа веревку на вытянутых руках, на лицах были страх и сумасшедшая надежда, словно из этой темной норы могло появиться невероятное счастье для всех людей на свете.
Веревка шла медленно. Кольца ложились одно на другое, и, когда там вырос целый холмик, Олег смутно удивился, что опускаться пришлось так глубоко. Наконец гридни весело заорали, в темном проеме что-то мелькнуло, исчезло, а еще через пару саженей веревки появилась лохматая голова.
Гридень с трудом перевалился через край, его подхватили и оттащили. Он лежал на спине, жадно хватал мокрым ртом воздух. Лицо было в крупных каплях пота, на лбу и висках надулись толстые, как пиявки, жилки. Когда он разжал кулак, Миротверд вскрикнул.
На ладони блистали золотые монеты и драгоценный камень немыслимой чистоты! Монеты были странные, четырехугольные, но толстые, с непонятными знаками, камень походил на рубин, но только походил, от рубина отличался так же, как великолепный боевой конь от мелкой селянской коняги.
— Я только... — прохрипел воин с укором, — только сумел дотянуться... до верхушки горы из злата... Вы что же, не могли опустить хоть чуть ниже?.. Там же этого злата и каменьев... цельные горы!.. Только внизу темно... Сколько там... не узреть...
— А факел? — сказал Миротверд. — Бросил бы факел!
— Он сгорел, — прохрипел воин, с трудом восстанавливая дыхание, — когда я увидел вершинку этой... золотой горы... А зачерпнул уже по памяти... Раскачался и...
Один из гридней сказал, не отрывая жадных глаз от золота и камня в ладони Миротверда:
— Рисковый! Мог бы и оторваться. Мы ж тебя еле-еле держали! Пояса уже начали распускаться.
Олег смотрел на их счастливые лица, выпученные в восторге глаза, а в сердце были недоумение и горечь. Не потому ли он спокоен, что уже видел сокровище побольше, противников посильнее, миры диковиннее, и теперь ничто не взволнует...
Как заставить их пойти за ним, стучало в висках так, что вздрагивал от острых уколов. Я могу расколоть землю, приподнять край неба, могу сдвинуть гору... или даже горный хребет, но не могу заставить даже самого слабого человечка поступить так, а не иначе!
Таргитай мог, мелькнуло тоскливое. Он целые племена ссадил с коней, заставил заниматься землепашеством. Но Таргитай мог заставить делать только то, во что верит сам, а верит лишь в то, что понимает... а какое понятие у дурака? Только и того, что человеческие жертвы стали приносить не Мечу — символу конных набегов, а теперь живьем закапы-вают в Матерь-сыру землю, чтоб-де урожай был хорош, пшеница вовремя поспела, чтоб свиньи не потолочили...
Потому и стал Таргитай богом, что дурак, дурак простому люду понятнее. Он говорит на их языке, а если язык подвешен хорошо, умеет петь и играть... просто божественно, то народ за таким идет, слушает, верит, а своим поклонением превращает в бога. Но как, оставаясь человеком, — ибо мудрый не сможет стать богом, — как убедить людей жить по-людски, а не по-зверски?
Пытаясь себя расшевелить, разжечь «простыми человеческими слабостями», он заглянул в темную дыру. Пахнет как из старой темной могилы, тленом и запустением.
— Это золото принадлежало не вам, — предупредил он. — Взяв его, берете и всю кровь, пролитую за него.
Гридни смотрели и слушали с великим почтением. Миротверд кивнул:
— Да, такое золото приносит несчастья... Но оно долго не залежится ни в руках нашего царя, ни в наших руках.
Гридни заулыбались, по их простым честным лицам Олег видел, как будут пить и гулять на свою долю, каких девок щупать, каких гусляров найдут песни петь.
— Как знаете, — ответил он и сам подивился своему равнодушию. — Как знаете...
Миротверд внезапно сказал ему в спину:
— Да, ты видишь совсем не так, как все мы. Ты единственный из всего этого царства, кто смотрел правильно... Несчастный.