Он тупо уставился на быстро приближающийся смерч. Не сразу сообразил, что это он вызвал, а если не он, то это горячее сердце подмяло под себя мозги и возопило о крови и сладком отмщении за Колоксая, за свое унижение, за насмешки!
Кольцо серых гор увидел уже сквозь бешено вращающиеся стенки вихря. Тот несся расширяющейся воронкой, круглые стены сходились в узкую щель, где страшно выла пугающая чернота, и когда среди искаженных вершин показались те, что напомнили кольцо, он решился на глупость, которая могла разом покончить со всеми его планами. Собрал всю волю, закрыл глаза, представил кольцо гор яснее, чем видел сквозь стенки вихря, послал Слово Разрушения.
Из груди вырвало сердце, он закричал от боли, его понесло вниз. Стенки стали мутными, расплылись розовым. Он знал, что это кровь хлещет из носа, изо рта, может быть, даже из ушей, потому что слышит только страшный грохот в голове...
Внизу горы рушились, очень медленно взвились тучи снега, похожие на облака. Его несло высоко, и, оглянувшись, успел увидеть, что вместо кольца высоких гор медленно двигается серая масса, похожая на плывущую грязь.
Дальше в глазах померкло, он страшным усилием воли удерживал сознание, иначе вывалится из вихря... а чтобы убиться с такой высоты, как говорил Мрак, вовсе не надо пяти верст, хватит и четырех...
В окна светили сто тысяч солнц, но в помещении оставался полумрак, и когда там повисла слабо светящаяся точка, Россоха сразу насторожился.
Держа защитные заклятия наготове, он отступил в дальний угол, ждал. Серые точки разрослись до пятен, медленно сдвинулись, начали натыкаться друг на друга, сливаясь в пятна побольше, начали светиться.
Он с нарастающим раздражением смотрел, как в полутьме выступило человеческое лицо, бросил неприязненно:
— Достаточно!.. Ты же знаешь, что есть для меня яркий свет!
Толстые губы неизвестного медленно шевельнулись, шепот донесся как сквозь стену, но отчетливо:
— Крот и то видит больше...
Россоха вскинул руки, стиснул кулаки, и свет начал меркнуть. Лицо отступало в тень, размывалось, он прошипел с ненавистью:
— Никогда больше не вторгайся ко мне! Иначе я отучу, сам слепец, никогда больше не раскроешь глаз!
На стене остались серые пятна, что измельчались, тускнели, стена быстро возвращалась к черноте. Уже из самой глубины камня донесся слабый вскрик:
— Погоди!.. Это очень важно!
— Проваливай.
Стена стала совсем черной, только одно пятно в середине сопротивлялось. На его краях вспыхивали лиловые искры. Издалека донесся затихающий глас:
— Опасно... гибель...
Россоха разжал пальцы, сказал сухо:
— Говори, но быстро. А рожу твою грибью видеть не желаю.
Пятно подергалось, пыталось расползтись, но заклятия черноты держали крепко. С хмурым злорадством наблюдал, как пятно наконец перестало дергаться, застыло, как раздавленная сапогом жаба. Донесся сладкий приятный голос, чересчур мягкий для мужчины, Россоха понял, что с ним пытается говорить та безобразно растолстевшая копна с грибьим именем:
— Прости, я не думал, что ты вспылишь так сразу...
— Извинений не принимаю, — отрезал Россоха. — Говори, иначе сейчас же закрываю!
— Над тобой нависла беда, — торопливо сказал голос. — В нашем мире объявился волхв из Леса. Ну, ты его должен помнить... Ты знаешь, что только Лес остался местом, которое мы так и не смогли ни понять, ни увидеть... Этот колдун могуч...
Россоха прервал резко:
— И ты, тварь, решился побеспокоить меня... меня!.. только потому, что появился еще один колдунишко?.. Такое же жалкое ничтожество, как ты сам?
Голос торопливо прокричал:
— Он уничтожил Автанбора!.. Стер с лица земли весь его замок, смотровую башню... Я на другом конце земли ощутил грохот, земля подо мной дрогнула. Я сразу понял где, а когда посмотрел — волосы встали дыбом!..
— Ну-ну, — буркнул Россоха все еще недоверчиво.
— Там, где была цветущая долина... ты ее хорошо помнишь, теперь куча горячих камней. От них сейчас только жар, словно только что насыпали углей из небесного горна! Если знаешь, кто способен на это, скажи!
Рука Россохи уже вскинулась, чтобы стереть изображение наглеца, медленно пошла вниз. Он сжал губы, складки на лбу стали резче.
— И почему ты решил, — сказал он зло, избегая называть вторгшегося по имени, — что это свершил этот человек из Леса? Мне он показался простоватым дурнем.
Из стены прозвучало:
— Он приходил к Сладоцвету. Никто бы не узнал, но Сладоцвет поспешил рассказать сразу же после его ухода о дурне, что хочет объединить всех самых сильных колдунов, чтобы сделать... ха-ха... счастливыми всех людей...
— Такое может возжелать либо очень сильный чародей... либо очень большой дурак, — заметил Россоха своим резким, как скрип напильника, голосом. — В последнее, понятно, верится больше.
— А если то и другое?
— Хуже смеси не бывает, — признался Россоха. — Но я все-таки не верю... Что еще?
— И когда Сладоцвет рассказывал, был треск, словно рушились стены, крики слуг, грохот, затем услышали страшный крик... ну, того колдуна, дальнего, с которым никто не знается, но который, поговаривают, ведает источником воды из подземного мира. И даже вроде бы берет...
Пятно потускнело еще больше, почти не выделяясь из черноты. Россоха нехотя позволил ему увеличиться, но пятно оставалось таким же безжизненным, словно потрясенный Боровик никак не мог собраться с силами.
— А в чем опасность для меня? — спросил Россоха враждебно.
— Он настойчиво спрашивал о других чародеях... Ему назвали тебя как самого сильного... после него, конечно.
— Конечно же! — сказал Россоха язвительно. — Что ж, если тот лесной человек явится еще разок, он встретит настоящего чародея, а не копну жира. И не дряхлого деда, которого он видел в прошлый раз.
Снизу донеслись крики, шум, грохот. Россоха прислушался, еще удивленный, что кто-то посмел нарушать его тишину, а из стены прозвучало:
— Не упоминай бера к ночи...
Стена разом стала черной, словно всю залило густой горячей смолой. Россоха чувствовал, как там уплотняется добавочная стена из заклятий.
Он замер, заклятие застыло на губах, ибо стряслось то, что не могло произойти: мир сотряс грохот, затрещал пол под ногами, а стена, где только что высвечивалось пятно с гнусной рожей Боровика, задрожала, как под порывами ветра дрожит грязный холст, рассыпалась в серые глыбы, а те медленно обрушились... в пропасть, которой не могло там быть!