— Не очень, — улыбнулся Пахомов, — я боялся, что пришлют какого-нибудь идиота, который будет мешать нормально работать. И представляешь, как я обрадовался, когда увидел тебя. Ты хоть знаешь, чем отличается уголовный кодекс от уголовно-процессуального?
— Не любишь ты нашу организацию, — улыбнулся Комаров.
— Не люблю. Ты ведь помнишь, наверное, деда у меня в тридцать седьмом расстреляли. Бабушка до самой смерти вздрагивала при каждом ударе в двери, даже у мамы замечал этот испуг. Не люблю я вашу организацию, Валя, здесь уж ничего не поделаешь.
— Надеюсь, это ко мне не относится?
— Я же не сказал, что не люблю и всех работающих в этой организации, — сразу парировал Пахомов. — Давай лучше садись ближе к столу, я постараюсь тебе коротко все рассказать по этому проклятому делу.
— Миллион долларов? — понял, в чем дело, Комаров.
— Все словно с ума посходили, — вздохнул Пахомов. — Кроме того, Караухин был в довольно неплохих отношениях с нынешним правительством, вот они и давят, требуют быстрее найти виноватых.
— Как обычно. У нас все дела такие, — кивнул Комаров. — С женой покойного беседовал?
— Конечно. Она вообще была не в курсе его дел. Это пустой номер. Ты сам женат?
— Был, — помрачнел Комаров, — жена эстонка, осталась в Прибалтике. Вместе с сыном. Теперь уже за границей. А у тебя как?
— Две дочери, — ответил Пахомов. — Я ведь женился почти сразу после окончания университета. Старшей уже девятнадцать. На третьем курсе медицинского. А младшая пока ходит в школу. Я тебя познакомлю с женой, прямо сегодня вечером поедем к нам домой.
— Договорились.
«Он все-таки изменился», — подумал Пахомов. Улыбка у Вали была не такая, как прежде. Раньше он улыбался широко и открыто. Теперь улыбка была только своеобразным ритуалом. И не более того.
Он еще успел подумать, как нелегко Вале одному, когда зазвонил городской телефон. Пахомов поднял трубку.
— Павел Алексеевич, — услышал он взволнованный голос Чижова, — мы нашли автомобиль, сбивший Чешихина.
— Сейчас выезжаем, — сразу все понял Пахомов.
— Что случилось? — спросил Комаров.
— В дороге все объясню. Кажется, тебя называли на факультете Везунчиком? Ты всегда доставал тот билет, который хотел. Будем считать, что ты приносишь удачу. Поехали быстрее.
— Мне казалось, что это вымыслы журналистов, — подумав, сказал Дронго. Неужели группа «Феникс» действительно существует?
— Судя по всему, да. Можешь мне поверить, — мрачно ответил Родионов, — но это не мы. Мы собрались вместе, чтобы обсудить возможность контактов с этой неуловимой группой. И, конечно, возможность совместного расследования убийства Караухина.
— Кто это мы?
— Группа ветеранов «Альфы» и КГБ, — сразу ответил полковник. Дронго обратил внимание, что Родионов не сказал привычного словосочетания «бывшего КГБ», но не стал переспрашивать.
— Судя по всему, костяк этих людей составляют те, кто покинул ряды Комитета государственной безопасности сразу после августа девяносто первого. Всех оставшихся в КГБ после назначения Бакатина они считают предателями и соответственно не хотят иметь с этими людьми ничего общего. Как видишь, в категорию предателей попал и я, хотя и подавал рапорт об увольнении ещё первого сентября. Но тогда несколько моих подопечных, в том числе и ты, находились за рубежом. Мое увольнение в результате растянулось на три месяца, и я был уволен из органов КГБ лишь в начале декабря.
— Я помню, — кивнул Дронго, — кстати, кажется, за нами следят.
— Да? — Родионов не обернулся, для этого он был слишком хорошим профессионалом. — С чего ты взял? Мне так не показалось..
— Просто я иду слева от вас, — тихо сказал Дронго. — Вам с этой стороны довольно трудно заметить, а я обратил внимание еще раньше, на другом конце улицы стоит автомобиль, который ждал нас у кафе. Сейчас он переехал поближе к нам. Бежевый «Москвич».
— Кажется, я старею, — пробормотал Родионов, — и не нужно меня успокаивать. «Слева от вас», — передразнил он своего молодого собеседника, — придумаешь же такое объяснение.
— У вас включен скэллер? — спросил Дронго.
— У меня его нет, — покачал головой Родионов. — Сейчас нет, — добавил он непонятно почему.
— Плохо, — пробормотал Дронго, — они могли слышать нас и знать, о чем мы говорим. Кажется, направленный луч позволяет услышать разговор даже в закрытой комнате?
— А почему у тебя его нет? — спросил в свою очередь Родионов.
— Вы забыли, откуда я приезжаю? Из-за границы. А если меня остановят на границе и спросят, откуда у меня специфическое шпионское оборудование? Я им сказки буду рассказывать про ООН? Или про «Интерпол»? А если они попросят предъявить какие-нибудь документы? Или мне нужно было показывать телеграмму с вашим вызовом? Вообще мне все это ужасно надоело, — вдруг заявил Дронго, — ваши склоки, ваши неприятности. Разбирайтесь сами без моего участия. В конце концов, это ваша страна.
Даже Родионов поверил в его искреннее негодование. На этом и строился весь расчет.
— С ума сошел, — удивился он, — чего ты кричишь на всю улицу?
— Да надоело мне все это, — почти искренне сказал Дронго, — сколько можно так жить? Прятаться, лгать. Просто надоело.
В глазах полковника что-то мелькнуло. Кажется, он начал понимать.
— А я очень рассчитывал на твою помощь. Мы тут говорили с ребятами, они считают, что ты можешь нам помочь.
— Напрасно. Я и приехал только для того, чтобы сообщить вам о своем отказе.
— Мы думали, ты можешь расследовать это преступление. Все-таки миллион долларов, — Родионов уже понял все и включился в игру.
— За такие деньги вы можете найти кого угодно. Хоть целую бригаду следователей. Или частных детективов. У меня ничего не выйдет. Я слишком оторван от вашей жизни, слишком давно не занимался расследованием подобных уголовных дел. И потом, я никогда не работал следователем. Нет, полковник, пусть лучше убийц Караухйна или эту вашу группу «Сокол» ищет кто-нибудь другой.
— «Феникс», — терпеливо поправил его Родионов, — группа, кажется, называется «Феникс». Но возможно, что это только наше предположение. Может, такой группы вообще не существует. Очень жаль, что ты отказываешься. Мы рассчитывали на твою помощь.
— Я просто не смогу квалифицированно провести расследование.
Они говорили все эти фразы в расчете на следующий за ними автомобиль. Их разговор вполне могли слышать, и Дронго было важно изобразить возмущение, чтобы подтвердить правильность своих выводов. Если их действительно слушали профессионалы такого класса, как они сами, им не поверят. Слишком стремительным был переход от делового обсуждения предстоящего расследования до полного отрицания любого сотрудничества. Если их просто слушали обычные оперативники службы безопасности, то они вполне могли поверить в такую легенду. Таким образом, изображая подобный отказ, он осуществлял обычную проверку, выясняя, кто именно следит за ними. И применяют ли при этом наблюдающие современные технические средства. Ответом на второй вопрос выяснялась степень заинтересованности наблюдающих.