Мальчишку лет шести-семи – темненького, большеглазого – он увидел на прежнем месте: в куче песка. Куча была вся изрыта ходами, в которых виднелись игрушечные машины.
– Гараж? – серьезно спросил Сергей, кивая на норы.
Мальчик поднял на него глаза и подумал, прежде чем ответить.
– Не-е. Техобслуживание. – Сложное слово он выговорил без запинки, как будто долго тренировался.
– Вот оно что! – Бабкин уважительно присвистнул, и мальчик улыбнулся.
Сергей собирался добавить еще что-то о техобслуживании, но тут из дома напротив вышла женщина, встреченная им несколько часов назад, и направилась в их сторону. Когда она подошла, стало видно, что называть ее женщиной преждевременно: ей было не больше двадцати пяти, и выглядела она девушкой. «Лицо рано повзрослевшего ребенка», – подумал Сергей, разглядывая ее.
Длинные черные волосы, прямые и очень густые, были собраны в косу. Кожа незагорелая, глаза темные, чуть опухшие, словно у нее бессонница, а губы бледные, как у русалки. Лицо серьезное, неулыбчивое. «Пожалуй, неулыбчивое – слабо сказано... Мрачная девица». Мешковатое серое платье придавало ей сходство с монахиней, но Сергей не мог не признать, что она красива – своеобразной диковатой красотой, непричесанной, природной, без ухищрений и вмешательств. Впрочем, ему никогда не нравился такой типаж.
Девушка подошла с враждебным видом, и парнишка притих, уткнулся в свои машинки. Бабкин ощутил, что, пожалуй, тоже был бы не прочь зарыться в песок. На секунду ему показалось, что девица собирается сказать грубость, но она лишь сухо поздоровалась и обернулась к парнишке:
– Матвей, тебе пора домой. Обедать пойдем.
– Мам, я еще хочу погулять! – заныл было тот, но одного взгляда на мать ему хватило, чтобы понять: сейчас лучше не спорить. С недовольным видом Матвей принялся вынимать машинки из песочных укрытий.
Отвлекая ее внимание от парнишки, Бабкин представился и доложил, что приехал в Голицыно порыбачить. Под испытующим взглядом ему было не по себе. Он не ожидал ответа, но до него все же снизошли.
– Меня зовут Татьяна, – суховато сказала мать Матвея. – Вряд ли вам понравится в Голицыне. Рыбачить здесь негде, местные этим и не занимаются.
Бабкин глубокомысленно заметил, что местные много чем не занимаются, и на этом счел за лучшее попрощаться. Было очевидно, что вступать в разговор с целью выведать что-нибудь у этой замкнутой, холодной особы с настороженным взглядом бессмысленно. Но напоследок он не удержался и бросил пробный камень:
– Лет семь-восемь назад мои друзья приезжали сюда на рыбалку, – сказал он. – Двое. Может, вы их помните?
Татьяна подняла на него глаза и отрицательно качнула головой. Затем молча схватила мальчика за руку, вытащила из песочницы и поволокла за собой, не дав забрать игрушки. Тот даже не хныкал – видимо, привык к неласковому обращению.
Пожав плечами, Сергей поднял ведра и отправился к колодцу.
А Татьяна втащила Матвея в калитку, захлопнула ее и перевела дыхание. Хотела приказать сыну, чтобы шел домой, посмотрел, как там Алеша, но почувствовала, что не может выдавить из себя и слова.
Встреченный ею мужчина не был рыбаком, это она поняла сразу. Крупный, крепкого телосложения, с коротко стриженными темными волосами и мрачноватым лицом, он скорее походил на охотника, собравшегося охотиться на крупного хищного зверя. Но крупных хищных зверей вокруг Голицына уже давно не водилось.
Она не выдержала и обернулась, чтобы посмотреть: стоит приезжий возле колодца или уже вернулся к Григорию... И наткнулась взглядом на Данилу Прохорова, курившего возле дома напротив.
Сейчас он был еще больше похож на пирата, чем в их последнюю встречу. Лицо хищное, с яркими блестящими глазами – жадными, ощупывающими, раздевающими... Несколько секунд они смотрели друг на друга, и Татьяна ощутила, что в груди похолодело. Значит, он не просто так спрашивал Матвея о том, когда они собираются в Голицыно... Он все-таки решил приехать – зная, что они будут здесь...
Она отступила назад и скрылась в тени сарая.
Данила Прохоров затянулся в последний раз, глядя ей вслед, и вразвалочку двинулся к дому Григория. «Семь лет... Семь лет...» Он не был в Голицыне семь лет – так, наезжал изредка, но почти всегда зимой, и понятия не имел о том, что с Татьяной и где она, пока соседка не сболтнула случайно, что Танька воспитывает своего мальчишку одна, безотцовщиной. Прохоров тогда даже испугал старую курицу – кинулся к ней, затряс за плечи, не веря тому, что услышал. Но все оказалось правдой, в чем он быстро убедился, узнав Танькин адрес и на следующий же вечер приехав к ней в Москву. Их было теперь двое: она и ее мальчонка, серьезный не по возрасту.
«Матвей. Матюша».
Приезжего не было видно, зато хозяин оказался на крыльце – сидел, теребя в руках прохудившийся сапог. При виде гостя вскочил, шагнул к калитке:
– Данила! Здорово! Заходи...
И сверкнул обрадованно золотым зубом.
Первые пять минут разговор шел обычный: о делах, о знакомых и о том, что дорога на Голицыно совсем пришла в негодность... Потом Григорий давал Прохорову советы о том, как вести бизнес, Данила соглашался, ухмыляясь, и каждый понимал, что для другого его слова – пустой звук. Но традицию нужно было соблюдать. И наконец перешли к теме, которая интересовала Данилу.
– Что за приезжий-то у тебя остановился, Гриш? – спросил он, не понижая голоса.
Прохоров видел, как смотрела на этого мужика Татьяна, и при мысли о том, что сюда за ней приехал любовник, внутри у него все вскипало от бешенства.
– Москвич какой-то. Рыбачить будет. Только сегодня приехал.
– Надолго?
– Сам не знает. Говорит, дней на пять.
Данила кивнул. Дней на пять – значит, не любовник.
– И где он рыбачить собрался? – презрительно спросил Прохоров, потеряв интерес к разговору и намереваясь сворачивать его.
– Уже рыбачил. На острове. Правда, улова я у него что-то не видел. – Григорий хохотнул и подобострастно посмотрел на Прохорова, ожидая встречного смешка.
Но вопреки его ожиданию тот не рассмеялся.
– На острове? – недоверчиво протянул Данила. – Шутишь? Туда лет семь никто не приезжал... Что там делать?
– Ну, приезжал не приезжал, а теперь приехал. А что там делать – это ты у постояльца моего спроси.
– А с чем он рыбачить-то ездил? – как можно небрежнее поинтересовался Прохоров, надеясь на то, что ответ развеет охвативший его страх.
– Со спиннингом! – старик визгливо рассмеялся. – Во дурак-то, Данил, а! Одно слово – москвич!
Прохоров покивал, согласился, что приезжий и впрямь дурак, и попрощался с Григорием. Он шел к своему дому, не замечая ни жары, ни слепней, вившихся над головой, ни пары темных глаз, наблюдавших за ним из-за занавески...