Когтистые ноги Сима ступали по песку бесшумно, но, должно быть, за Кинкаром все время следили через одну из многочисленных щелей в стенах хижины. Прежде чем он смог спешиться или просто окликнуть тех, кто в доме, оттуда вышел человек, захлопнул за собой деревянную дверь и прислонился к ней спиной, словно готовый защищать ее ценой собственной жизни.
В правой руке он держал оружие, которое Кинкар видел всего раз, его как диковинку демонстрировал проезжий купец. Длинное древко заканчивающееся зазубренным наконечником, напоминающим гигантский рыболовный крючок. В сущности так оно и есть. Торговец наглядно показал изумленным жителям Стира, как пользуются этим оружием. Брошенное опытной рукой, оно пробивает кольчугу и плоть, сбрасывает всадника на землю, где его можно ударить кинжалом или затоптать. А этот рыбак держит свое странное оружие так, что видно: он к нему привык.
Кинкар взял поводья Сима в одну руку, а другую поднял в старом универсальном жесте мира. Но на лице человека, в его мрачных глазах не было мира. Его одежда, несмотря на холодную погоду, всего лишь грязные тряпки, руки и ноги, исцарапанные, с растрескавшейся кожей, голые, а худые щеки свидетельствуют о постоянном голоде. Если он добывает себе пищу в море, то не очень успешно.
— Я пришел с миром, — медленно сказал Кинкар, с уверенностью, с какой привык разговаривать с крестьянами Стира.
Ответа не было. Человек его словно не слышал. Только крюк поворачивался в руках, а мрачный взгляд не отрывался от всадника и ларнга, словно это не только враг, но и — пища!
Кинкар сидел неподвижно. Может, никакой это не рыбак, а разбойник, доведенный до отчаяния. Таких людей нужно опасаться, потому что отчаяние приводит их на грань безумия; такого человека не останавливает никакая опасность. Кинкар почему-то был уверен, что если извлечет меч, если хоть ненамного приблизит руку к рукояти, крюк взметнется…
Но слабость подвела человека. Кинкар сжал колени, и ларнг правильно истолковал движение рук противника, его напрягшуюся челюсть. Крюк, ударившись о плечо, застрял в складках плаща. Кинкар мгновенно дернул его, вырвал трос, привязанный к крюку, из рук противника, так что тот потерял равновесие и упал лицом в песок. Обезоруженный не издал ни звука. Он мгновение лежал неподвижно, затем с поразительной быстротой откатился и снова прижался спиной к двери хижины. Стоя на коленях, прижимаясь к посеревшему от соли дереву, держась руками за раму, он явно подставляя свое тело как преграду на пути Кинкара.
Кинкар высвободил крюк из складок плаща и бросил его на землю. Оружие теперь далеко от прежнего владельца, а самому Кинкару совсем не хотелось пускать его в ход. Но меч он не обнажил.
— Я пришел с миром, — снова твердо сказал он. Он надеялся, что это подействует на обитателя хижины, пробьет туман его отчаяния. Кинкар снова протянул пустые руки. Вероятно, можно уехать и найти убежище где-нибудь в другом месте. Но этот человек может выследить его и устроить засаду на берегу. Сейчас уже поздно уезжать.
— Муррен?..
Это призыв изнутри хижины. Ее сторож прижался к двери еще сильнее, быстро поворачивая голову по сторонам в тщетной попытке найти несуществующий путь для бегства.
— Муррен?.. — Голос тонкий, как крик призрачной морской птицы. Но тем не менее перекрывающий шум волн.
— Я не причиню тебе вреда… — снова заговорил Кинкар. Он забыл, что на нем одежда стражника, на лбу ложный знак. Он знал только, что не сможет уехать — не только ради собственной безопасности, но и потому, что нужно узнать, что так отчаянно и безнадежно пытается защитить рыбак и кто зовет из-за закрытой двери.
— Муррен?.. — В третий раз тот же призыв. И кое-что еще, какой-то глухой удар о дерево, словно тот, кто внутри, пытается освободиться. — Муррен.., умер? — В голосе звучали истерические нотки, и человек как будто впервые услышал его. Он прижался щекой к дереву и испустил собственный хриплый звук, подобный реву животного.
— Выпусти, Муррен… — просил голос. Удары о дерево стали громче. — Выпусти меня отсюда!
Но человек упрямо оставался на месте, прижимаясь плечами к двери, как будто неповиновение этому приказу само по себе причиняло ему боль. Кинкар дернул повод, и Сим сделал шаг вперед. Человек сжался, зарычал, глаза его стали дикими. Он, должно быть, узнал обученного для битвы ларнга и ожидал, что вот сейчас когти начнут рвать его. Но остался на месте.
Он мог охранять дверь, но не всю хижину. Послышался звук раскалываемого дерева, и человек вскочил на ноги. Слишком поздно, потому что из-за угла хижины показался другой. В такой же изорванной одежде, но совсем иной. Тот, что защищал дверь, плотный, с толстыми руками крестьянина. Он мог быть смотрителем ларнгов, стражником в какой-нибудь крепости, может быть, младшим офицером. Но он не военный предводитель и не наследник крепости.
А вот второй — совсем другое дело. Гортианин благородного происхождения, насколько мог судить Кинкар, а не забитый раб. У него силы явно подходили к концу, он покачнулся и одной рукой ухватился за стену хижины. Его тонкое юношеское лицо было истощенным и измученным, но плечи расправлены, словно на них тяжелая кольчуга.
Он остановился возле человека, и оба повернулись к Кинкару, безоружные и вызывающие. Юноша откинул голову и заговорил:
— Ты нас поймал, слуга. Зови своих людей. Если ждешь, что мы будем умолять о быстрой смерти, то будешь разочарован. Муррен не может просить. Да и не стал бы, если бы мог. А я так же лишен голоса, как и он после ваших ножей. Пусть лорд Руд получит свое удовольствие полностью. Но даже Темный не может навсегда оттянуть смерть!
— Поверь мне.., я не служу лорду Руду, я не из его приспешников. — Кинкар пытался говорить как можно искреннее. — Я путник, ищу убежища на ночь…
— Кто может ждать, что слуга заговорит прямо? — В каждом слове слышна усталость. — Хотя и не могу понять, какую выгоду тебе приносит такая ложь. Возьми нас, и покончим с этим!
Муррен положил руки на плечи юноши, пытаясь отодвинуть его назад, прикрыть своим телом. Но тот сопротивлялся.
— Все кончено, Муррен. Свисти своих людей, слуга зла! Кинкар спешился, притянул вперед пустые руки.
— Я не охочусь за вами.
Наконец это дошло до молодого человека. Он прислонился к Муррену, держась за него рукой.
— Значит ты не охотишься за нами: тебя не послали из У-Сиппара, чтобы загнать нас. Но тогда мы будем твоим даром лорду Руду. Одевай на нас ошейники и веди, и лорд Руд наградит тебя.
Кинкар сделал жест, который, как он надеялся, смягчит их подозрения. Он достал из сумки дорожную лепешку и сушеное мясо и бросил на землю между этими двумя. Лепешка ударилась о ногу Муррена. Тот смотрел на нее, словно это огненная стрела из оружия звездных повелителей. Потом выпустил юношу, наклонился и поднял лепешку, удивляясь тому, что нашел в обертке.
Кусок лепешки он сунул юноше в руку и свой собственный голод выразил стонущим криком. Они набили едой рты. Кинкар был потрясен. Пленники, которых он помогал освободить на дороге, все, кроме Капала, были так заняты своими несчастьями, что почти не казались людьми. Он заботился о них, как заботился о Воркен, когда у нее было обожжено крыло, как заботился бы о Симе. Но эти двое, не рабы, апатичны, подобны животным в своем принятии боли и унижения.